Магазин шляп, как и чайные, хранят в себе столько тайн и загадок. В них таится вся изюминка, тот самый сок, который мог позволить узнать только один человек. Именно он хранил секреты чайных церемоний и моды, и, думала Алиса, он никому не расскажет их секреты. Почему? Мёртвые не разговаривают.

Вопрос убийства всех из сказки был неминуем — его можно было откладывать на дальний ящик, выключать словно очередной утренний будильник, но в конце концов после долго топтания на месте она приходила к нему так же неминуемо, как Флягин пришёл к религии. Они жили благодаря каким-то буквам, как, собственно, и она, и из-за написанных букв частично была виновата и она. Будучи главной героиней, нахождение зайцошляпников было исключительно её желание. Будучи списанной с листа, великий Сказочник забыл, что в городе они «не такие», каким были. Некий канон, к которому они придерживались, сбит не хуже компаса на полюсах, и теперь этому «великому» придётся разгребать кашу. Но годы шли, а решения проблемы не было. И, устав от безделия, бессилия и просто апатии, Алиса придумала очередное себе занятие.

Будучи от природы глуповатой и не очень сообразительной, девушка шла быстрым шагом к своей цели, не взирая на обрывы, кусты и рояли в них. Может, умом особым и не обладала, но вот терпения было достаточно. Составить список чудиков, которые появились как ошибка матери, она надеялась на небольшое количество населения города, в чём катастрофически ошиблась. План был, будем честны, говно. Надеяться на удачу было равносильно поиску иголки в стоге сена, причём исключая факт того, что эти же сказки из Страны Чудес могли так же искать её и если не опасаться, то охотиться или попытаться использовать в своих целях.

К этим мыслям девушка пришла после первого месяца поиска. На этот раз никто ничего на блюдечке с голубой каёмочкой никто не принесёт, потому что судьба в буквах и судьба в жизни — две разные судьбы, независящие друг от друга. Мартовский заяц не придёт раскидывать часы, Чеширский кот не появится и не расскажет. Поиски медленно сужались, но оставалась щель, сквозь которую даже палец не просунуть. И хер. Если бы он был у неё.

Искать каждого в интернете — ёбнешься, в городе — пизданёшься, по слухам — сойдёшь с ума. Варианты утекали сквозь пальцы. А как они выглядят? Что в них изменилось? Кто они теперь?

Люди? Твари? Божьи? Чертилы? Голова пухла до слезинок обиды. Хотелось плюнуть, но святая мысль гложила в сердце, и, максимум на неделю оставляя след депрессивности, с манией возвращалась, возрастая в два или даже три раза.

Алиса обернулась. Лёгкий шлейф бергамота нитью тянул к какому-то мужчине в шляпе. У него, в тёплую осень, был глупый шарф, который он трепал пальцами в попытке поправить. Девушка остановилась. — Дежавю? — Толпа сносила и толкала плечи, но синеволосая была непреклонна. Ей нужно было посмотреть на него, увидеть взгляд и... Расталкивая всех, рука грубо легла на предплечье мужчины, и рывком Алиса развернула его.

О нет.
О да.
О что?

— Ты...  — Пальцы впились в него, — ты...

Она смотрела в его безумные глаза, и находила порядок: вещей, чашечек чая и особенно своей судьбы. Гомон людей, толпы и даже этот глупый шарф не разделял их — они как влюблённые способны были найти друг друга, так суждено. Руки неестественно задрожали, и тело окутало тысячи ноток воспоминаний. Эти воспоминания как будто были не её. Они принадлежали читателям, касающимся обложки книги в попытках представить себя на месте Алисы. Тяжело сглотнув, девушка оцепенела, пока толстые, но большие пальцы Шляпы не коснулись холодной кожи синеволосой. Ток пробил от ногтей до пяток, из-за чего пробило на слёзы. Казалось, будто она хотела выть, но бездонная яма отчаяния, к сожалению, была пуста. Она выплакала всё, что было. Осталась только апатия. Апатия и злость.

Казалось, что её штырит и кроет. Давно у Алисы не было такого, но когда оно происходит, она точно знает. Чуйка наркобаронессы? Она не отвечала сама себе на этот вопрос. Как говорится, те, кто даёт стафф, обычно не пробует его, но  когда соблазн берёт верх, кончик языка касается порошка и... вся магия происходит. К сожалению, сколько бы она не касалась себя, такого не происходило, так что приходилось угашиваться по старинке. Но сейчас казалось, что его маленький контакт с ней переворачивал всю бурю наизнанку, выворачивал ветра мыслей и испражнял торнадо души. Он, чёрт возьми, делал то, о чём она мечтала годами. Слезинки выступили в уголках глаз.

Мужчина что-то говорил про чай, лепетал про старые-добрые и. про. всех. Ток, блуждающий по телу, воспоминаниями ударил в уши, и девушка вцепилась в грязный рукав Шляпника. Руки, которые едва ли держали всё тело на ногах, дрожали так, будто у неё Паркинсон восьмой степени пятого колена, и было на самом деле страшно. Это опасное чувство, казалось, никогда не отпустит. Губы не могли двигаться, как и ноги, и ей приходилось быть осиновым листом, чтобы хоть как-то не выделяться. Не выделяться татуированной, синеволосой и всем известной.

— Шл— — юха. — япник... — Огрызенные ногти с силой вжались в тёплое запястье, чувствуя, как пульсируют его вены, — я... я.. — слова не складывались, да и мысли тоже. Было банально хуёво. Она ни разу до такой синьки не доходила, посему и не знала, что с этим делать. Может, и правда поможет чай?

Обмякшее тело, контролировать которое было ой как не просто, шмякнулось на стул и пальцы резким движением отцепились от Шляпника (не без последствий) и вонзились в плечи, но дрожь не унималась. Потупленный растерянный взгляд смотрел в них. Ещё одно его слово про других и она была готова завыть от безысходности. А ведь это был человек, который кричал, что способен убить всех из сказки. Но кто же знал, что будет так крыть?

Разум девушки был чист и ясен, а вот его путь был пиздецом. Казалось, пройти дорожку было просто: подумал — сказал, однако в голове у синеволосой был Форт-Бояр с крокодилами и акулами. В попытках занять себя, чтобы вообще не отлететь (по рассказам юзающих), нужно было думать о другом. — Шарики... — тихо прошептала она. Выглядела дурой. Полной дурой. Полной плаксивой дурой.

Слёзы накатили так же, как она накатила вчера. О, может это из-за вчерашней попойки? Да, определённо. Она не настолько слабая, чтобы ломаться из-за какой-то Шляпы. Мда, Шляпа. Шляпа. Шляпа. Губа, которую от избытка чувств Алиса кусала, треснула, и маленькими капельками кровь потекла сначала из раны по губе, а после по подбородку. Девушка не останавливалась — боль проясняла разум, и с каждой каплей становилось и правда лучшее. Только проблема была в другом: каждая капля алого смешивалась с солёным, и получился виски-шот. А ещё всё это говно падало на колени, то бишь на новые штаны, которые куплены были совсем недавно. Обидно.

— Шляпа... — наконец-то выдавила она и ринулась вперёд, но упала только в ноги. Лежала в ногах того, кого хотела убить. Где твоя гордость, Алиса? Где?

Чай принесли. В ушах звенело, но что-то одно: сначала стук каблуков об асфальт, потом приторно-сладкая чеканка букв изо рта Шляпника. Губы сжались в тонкую нитку протеста, но нос, почувствовавший терпкий аромат (кажется, даже с одной ложкой сахара, как она любила), растопил границы дозволенного. Губы немного раскрылись, а веки опустились, позволяя ощутить этот момент более глубоко. Холодное стекло прикоснулось к бледным ланитам и мягко поцеловало лёгким уколом в рану, сначала остужая, а после, как только жидкость перешла границу, обжигая. Тело дёрнулось, но невероятный вкус утихомирил бунтовщицу. Глоток мягко растёкся по горлу, не прекращая путь. Он теплом расплескался по всему телу: рваные движения плечами смягчились, дрожание пальцев стало менее рваным, а дёрганье закрытых век прекратились.

Недоверчивые глотки становились жадными, и в конце концов тонкие пальцы выхватили их грубых рук Шляпника чашку. Алиса выпила чай за один присест. Как тогда — сначала недоверчиво, а после с превеликим удовольствием. В ушах -как тогда - стояли бредни Безумного Шляпофила, и — как тогда — она с радостью их воспринимала. Как тогда. Как тогда. Как тогда.

Приятные воспоминания будто были заложены в этом напитке. Волшебное зелье, хах? Восприятие дурочкой Алиса не любила больше, чем самостоятельное принятие себя дурочкой. Он сидит с надменным (для Алисы) ебалом (для Алисы) и смотрит на неё как на дурочку (для Алисы)? Это цирк, прости господи. Цирк уродов — искалеченная Алиса и добросовестный Шляпник. Интересно, он для всех такой нежный и заботливый или всё-таки педофил? Сколько бы ни прошло времени, сказки остаются сказками, а педофилы — педофилами. Так что, получается, если убить педофила, меньше педофилов не станет? Или как там это работает.

Старый добрый чай, работающий то ли из-за хорошего приговления, то ли из-за уникальной подачи, немного успокоил и даже заставил обмякнуть. Дрожь потихоньку покидала тело и даже хотелось спать, но точная грузная фигура даже при закрытии глаз оставалась. Хотелось сжать кулаки и дать тумаков, но пришла идея лучше:

Алиса подалась вперёд и вцепилась в затылок Шляпника так, что его головной убор полетел вниз

лоб Алисы предсказуемо стукнулся со лбом мужчины, и он видел:

▼▼▼▼▼▼▼▼

з л о с т ь
п л е с к а ю щ у ю с я
в
н е й

▲▲▲▲▲▲▲▲▲
Розовые глаза отдавали алым в мечтах разукрасить всё в эти незамысловатые цвета. Зрачок cуился до маленько точки, но она активно дёргалась на эмоциональном ветру. Нитка-передача чувств искривилась на лице из-за поднимающихся уголков.

Она начала красить мир, и начала с себя: покраснели щёки, участилось дыхание. Возможно, даже, скакануло давление. Ох уж это детское чувство, как его там? а, да: ненависть.