Тепло — кровь жизни всех, кто носит чешую. Телу хочется двигаться. Мышцам сокращаться. Яд бурлит насыщенной погибелью, предвкушая голод.
Солнце высоко, и день наполнен его теплом. От прошедших дождей ни следа. Земля все впитала. Желтые лучи испарили лишнюю влагу. Раскрыли бутоны цветы на аккуратных газонах у двухэтажных домов. Люди сняли куртки, подставляя кожу наступившему лету.
Под полями шляпы инспектора осталась тень. Природа звала присоединиться к торжеству тепла и звала напрасно. Амадея согревала большая кружка крепкого черного кофе. Концентрация сильная и вызвала бы остановку сердца у инфарктника. Сахара нет. Он не скрашивал свое существование даже кубиком рафинада. Даже улыбкой в сторону коллег центра. И ответной любезностью молоденькой девушке в палатке с кофе и пончиками.
Сегодня девятое июня. В графике посещений, занесенных в планшет, только один визит. Не включая его, Амадей помнил и место, и имя. Инспектор все планировал заранее. Порядок определяет бытие. Не наоборот. В его кабинете все лежало на своих местах. Папки подобраны по датам и рассортированы по классам. Отчеты подшиты в обложки и опломбированы печатью с росписью. Отмеченные особым значком убраны в сейф.
У Вараса свое мнение по каждому из подопечных сказок. Он не приветствовал бардак, творившийся в центре адаптации и среди Хранителей. Не в его власти повлиять на устоявшийся беспредел, но в своем царстве огненного змея — кабинете за сложным замком Амадей держал полный контроль.
Досье на того, чье имя стояло в планшете текущей датой, хранилось с несколькими другими в металлическом ящике с паролем. Черная папка с косым уголком содержала в себе безумие Сказочника, призвавшего в мир людей величину необъятную и постоянную. Тем не менее, облаченная в реальное физическое тело, она получила имя.
«Лихо одноглазое.» Или же Фауст Лихо. На маленькой фотокарточке в верхнем углу представительный мужчина средних лет с приятным выражением лица. Он словно улыбался, не разжимая губ и смотря с некоторым мягким снисхождением в объектив. Змеи Амадея начинали шипеть и высовывать раздвоенные языки, когда он открывал первый лист обложки и пересматривал досье.
Специалистов по фотографиям удивили бы едва заметные артефакты — темные и светлые точки на снимке. Это не простые дефекты печати. Артефакты появляются рядом с сильным излучением, бьющим в пленку через объектив. Когда проводилась съемка, электронные современные фотоаппараты отказывались работать. Поэтому пришлось прибегнуть к устаревшей, но более надежной пленочной технике.
Мнение инспектора не учитывалось. Свободный путь в город открывался всем сказкам, воплощенным Сказочником. Но, если бы Амадея спросили, он ответил бы под согласное шипение его тайпанов, что лучше закрыть Фауста в центре навсегда и не выпускать из одиночной камеры ни под каким предлогом.
Новый мир возможностей открыт для всех героев, злодеев и волшебных предметов. К чему бы делать исключение для Лиха? Совершенно не стоит.
И Амадей вынужден крутить педали велосипеда мимо распустившихся на газонах цветов, стойки мороженщика, супермаркетов через зеленые огни горящих светофоров.
Инспектор брал машину только в крайнем случае. Его тонкое обоняние страдало от паров бензина и фруктового спирта омывайки. Теплый ветер развивал длинные темно-рыжие волосы. Лето безуспешно пыталось пробраться под поля шляпы в темноту, к огненному глазу с вертикальным зрачком.
Миновав район частных домов, инспектор оказался в более бедном и мрачном мире многоэтажек с социальными квартирами. Он проехал детскую площадку, где дети играли в мяч и качались на качелях. Фанерный клоун Рональд Макдональд, прибитый гвоздями к горке, помахал Варасу рукой. Асфальтовая дорожка вела вперед сброшенной змеиной шкурой.
На крыльце нужного подъезда инспектор оставил велосипед, закрепив его хомутом с замком на перилах. Визит может затянуться, а воры воспользоваться отсутствием хозяина.
При входе в дверь ему пришлось пригнуться. Проем был рассчитан на людей среднего роста. Амадей высился над землей намного больше, чем два метра ростовой рулетки. В темной прохладе подъезда он слышал шорох чешуй ползающих по плечам змей и трепет их крошечных бесполезных крыльев.
Коготь длинного пальца без промедления нажал на звонок квартиры на втором этаже. Фаусту было отправлено уведомление о посещении его инспектором. Никакие дела не являлись достаточной причиной, чтобы не открывать дверь. Но Амадей знал наперед. Лихо не будет прятаться. Он ждет.

Змеи глухи к звукам. Они не различают ни тонов, ни полутонов, ни намеков. Им безразличны голоса и шумы. Все одно и тоже.
Но их рецепторы очень чувствительны к вибрациям. Змеи улавливают любое изменение в воздухе и сотрясание земли. Малейшее побеспокоенное дуновение тут же ощущается на покрытой чешуей коже. Мягкие шаги кожаных тапочек не слышны. Движение пола не скрыть. Инспектор Варас «видел» приближение хозяина квартиры сквозь закрытую дверь и не был тем удивлен.
Кроме вибраций, мир ползучих тварей наполнен тепловым следом — излучением, идущим от каждого живого существа. Они могут ослепнуть, но всегда понимают, кто рядом и способен дышать.
Фауст не имел красноватой ауры. Каковы смертоносные частицы, исходящие из его тела, показывали фотографии. Однако снимки не были способны найти его пульс и доказать наличие сердцебиения.
Что мог различить Амадей до того, как открылась дверь, — это яркое пятно разогретой кипятком кружки.
— Добрый день, — ответное приветствие инспектора состояло из вежливой лжи.
День посещения Лихо не имел права считаться добрым. Впрочем, ему доброта совсем не обязательна. Вполне достаточно состояться в рамках протокола.
Взгляд оранжевого глаза Амадея ненадолго задержался на знакомом лице, отмечая мягкость его улыбки. Что могло обмануть других, у хранителя вызвало только равнодушие. Он осознавал опасность стоящей перед ним сказки. У этого вымысла ни разу не случалось хорошего конца. Главный герой, если оставался в живых, всегда чего-то лишался.
Из-за высокого роста инспектору пришлось пригнуться, придерживая шляпу костистой худой рукой. Слишком длинные пальцы полностью охватывали широкие поля. Свет прогулялся по красным чешуйкам, которыми была усыпана кисть.
Встретились два чудовища. Но выбор, к кому испытывать страх, предопределен заранее. Людей пугает необычность. Выглядящее, как они, зло всегда останется неузнанным и незамеченным.
— Благодарю, но откажусь, — в дверном проеме Амадей и Фауст почти соприкоснулись.
— Я уже выпил кофе, — добавление могло бы считаться лишним, если бы между инспектором и смертельной сказкой уже не началась дуэль.
Пока на словах, но уже балансируя между этикетом и схваткой. У них не было причин любить или испытывать нейтрально-приятельские чувства. Существовала только возможность выполнить свою работу и разойтись.
Амадей сразу заметил, что полутемный коридор претерпел изменения в наполнении. Вдоль стены стояли вещи, упакованные в полиэтилен. Сросшиеся с искривлённым телом айтвараса змеи начали чаще выпускать раздвоенные языки, улавливая запахи. Все перебивал сильный аромат бергамота из кружки в руках Фауста.
«Вы сделали это специально. Терпкий одеколон будет отвлекать вас самого. Безобидный чай не допустит претензий», — сказал по-змеиному холодный взгляд хранителя.
Разумеется. Цитрус в дубильном, горьком чае. Господин Лихо был прекрасно осведомлен, насколько сильно змеи полагаются на обоняние.
Инспектор вытерпит этот ход, пока он не покидает пределы приличий. Но если найдется хоть что-то, чего не должно было здесь быть, тайпаны это поймут.
— Вы переезжаете? Не слишком ли рано решили сменить жилье? Другим сказкам требуется немало времени, чтобы подняться на ноги и заработать на что-то более комфортное, чем предоставленные центром квартиры, — упакованные вещи сами подсказали Амадею вопрос.
Многие воплощенные годами ищут свое место в новом мире. Какие-то из них не покидают социальные квартиры никогда, пользуясь низкой стоимостью оплаты проживания.
Фауст вышел из центра адаптации не так давно. Он не имел таланта к быстрому накоплению капитала. И по стечению обстоятельств в городе за все прошедшие года не появилось никого из связанных с Лихо сказок. Представители одной истории часто оказывают друг другу помощь в становлении новым членом общества. Принято забывать былые разногласия, будь ты герой или злодей, и держаться связей. У инспектора имели весомые сомнения насчет того, прибегнул ли Фауст к посторонней помощи. С данным вопросом стоило разобраться или услышать на него достоверный ответ.
— Почему не сообщили новый адрес? — спросил Варас, не дожидаясь пока он прозвучит.
Красная подвижная лента ядовитой змеи вылезла из-под расстегнутого плаща инспектора и протянулась длиной до замотанных предметов в углу прихожей.
«Что-то биологического происхождения. Из-за превалирующего запаха мела сложно сказать конкретней», — глаза рептилии слишком слабы, чтобы различить очертания под складками упаковочной пленки в полутьме. Однако пакеты ее заинтересовали.

Воздух в квартире постепенно сгущался. Он становился тяжелым, насыщенным, едва пригодным для дыхания. Чувствительные ямки на мордах тайпанов предупреждали об опасности.
Излучение повсюду. Каждая вещь в доме Фауста, каждый предмет, которого он касался, был заражен. Как заражен вызовом и противостоянием ни к чему не обязывающий разговор.
- Приемлемо, - инспектор дал короткий ответ на вопрос о том, как он оценивает мир смертных.
Совсем не дежурный за чашкой удушающего чая с бергамотом, призванный занять ход времени. Казалось, Фаусту на самом деле интересно.
Оранжевый полон спокойствия и равнодушия. Но тускло-голубой пытался заглянуть за равномерно горящий огонь радужки.
Туда, где скрывалась ненависть к Сказочнику за уродливое тело, за потерянные предназначение и место среди комет в небесах. Убогое существование держится лишь за встречах с той, кого он почти лишил жизни в выдумке и заново обрел в реальности.
Она одна протянула руки к кошмарному огню, обняла и добровольно отдала вышитый плат, делясь силой и душой. Аксинья. Кормила Прелестника с руки своей кровью, не боялась целовать изуродованный, вывернутый, как корень старого дерева, облик. Все бросала к его ногам распущенной нитью бус, ничего не требуя взамен.
Нельзя отдавать чувства и мысли Лихо. Получив то, чего хочет, Фауст выиграет бой.
Укрыть, убрать подальше в глубины разума от всепроникающего света ока.
- Стоит ли спрашивать о цене перебитых вами ставок? - уже вне должностной инструкции, но наполняемый тьмой воздух это позволяет.
Еще в Центре Адаптации Амадей задавался вопросом, насколько велико влияние Одноглазого Лихо. Удерживающие ремни и маска Ганнибала имели утилитарный характер, рассчитанные лишь на близкий контакт. Пронизанный частицами фотографии свидетельствовали о том, что на самом деле возможности воплощенного горя могут выходить и за пределы карцера, и за стены Центра. Удержит ли их барьер, отделяющий Фэйбл-таун от остального мира?
Инспектор Варас допускал сомнения. Однако, в полной хаоса атмосфере Центра опровергнуть или подтвердить догадки было невозможно. Никто не занимался изучением чужих способностей так тщательно и плотно, как следовало бы.
В результате опасные сказки, чьи личные папки заполняли кабинет Амадея, оказывались на свободе с полностью развязанными руками. Не только признанные монстры, но и герои, статисты, якобы безобидные мифы, умеющие менять реальность до печали.
Сколько человек расплатились своей судьбой для того, чтобы Фауст купил дом, знает только он сам. Тихого смеха в пространстве коридора уже достаточно, чтобы получить представление.
- Верно, вы правы. Но учтите мое личное пожелание и сделайте это быстрее, - равнодушный холодом тон не означает, что айтварас не заметил пепла.
Он видел его, недоступного глазам других. Почувствовал языками тайпанов. Вторая из змей изгибисто проползла по рукаву плаща и не отпускала Фауста вниманием.
Напомнив инспектору о регламенте, Лихо попробовал ковырнуть чешуйки острым жалом, нарушить броню профессиональной гордости.
"Достойная попытка."
До следующего шага всего мгновение. Амадей ждал нового удара, уже не пробного, а желающего проникнуть под кожу. Он смотрел на демонстрируемые останки змеи в молчании. Все верно, биологическая структура, определить точный запах которой не представлялось возможным из-за стеклянного купола и совершенных с ней процедур. Безэмоциональный взгляд Вараса отметил узоры позвонков, как не интересующую его безделушку.
"Жжется", - не на лице, на нем нет ничего, внутри.
Открыться хотя бы жестом закрывающей грудь руки равно, что прыгнуть на атомный реактор. Первая вспышка ничего не значит за свинцовым фартуком из сдержанности и отстраненности.
- Не разделяю ваш вкус, Фауст. Надеялся увидеть что-то более экстравагантное. Вы только впустую потратили время, когда могли купить подобное украшение интерьера в лавке старьевщика, - аспид, следящий за пакетами, вернулся под холодную ладонь инспектора, подставляя голову.
- У меня его не настолько много. Продолжим? Я бы хотел убедиться в сохранности черного стекла, - Амадей спрашивал о протезах, предоставленных Центром.
Специализированный материал блокировал излучение глазницы. Но не служил гарантом того, что излучение Фауста сосредоточено только в оке. Как бы то ни было, отчет необходим.
Дальнейший разговор следовало перенести из пропахшего чайным листом и химическим бергамотом коридора в другое место. Не дожидаясь приглашения, инспектор Варас направился в жилую комнату, где все так же стояли запакованные для переезда вещи. Воздух между стен стал заметно легче, но и приобрел узнаваемые оттенки. Без паров ароматизаторов в чае, бордово-красные. Так пахнет старая, замытая кровь.