lies of tales
(?)
сказки
современность
городское фэнтези
Их ждут в Фэйбл-тауне!
❝Чтобы не простудиться, надо тепло одеваться. Чтобы не упасть, надо смотреть под ноги. А как избавиться от сказки с печальным концом?❞

lies of tales

Объявление

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » lies of tales » Настоящее » Лучше птичку в руках // 03.11.15


Лучше птичку в руках // 03.11.15

Сообщений 1 страница 19 из 19

1

Так что лучше птичку всё-таки в руках // И вам бы тоже, мисс, не стоило витать бы в облаках
Finist, Zmei

закрыт

https://upforme.ru/uploads/001c/66/19/63/325156.png

ДАТА: 03.11.15
ВРЕМЯ СУТОК: вечер
ПОГОДА: +5°С, облачно, ночью обещали небольшой дождь
ЛОКАЦИЯ: драконье логово и рядом с оным

Драконы — существа нежные, трепетные, заботливые, особенно по отношению к себе и своим интересам. И сколько ещё, скажите пожалуйста, он должен ждать свой заказ?!

Отредактировано Zmei (04.06.2025 21:04:41)

+2

2

Это был славный осенний денёк, который Финист начал с большой кружки кофе и ментоловой сигареты.
Он снова в дешевой гостинице, но только рад этому. Последний его человеческий хахаль надоел до такой степени, что Сокол даже не стал пытаться с ним рвать лично. Просто оставил записку, в которой кратко значилось до неприличия банальное:
«Дело не в тебе, дело во мне. Прощай!»

Тусить с людьми было просто и безопасно. Они легко велись на его внешность и ласковые слова. Он делал грустные глазки, складывал губки бантиком, надувал щечки и начинал что-то ворковать на ломаном английском, старательно изображая святую наивность. И этого часто было более чем достаточно, чтобы подцепить кого-то в баре или ещё где. События далее тоже развивались по одному и тому же сценарию: его приглашали «на чашечку кофе» и... Он оставался гостить до тех пор, пока ему не надоедал хозяин дома.
Нет, он их не использовал. Ну почти. Молодой Сокол ведь искренне увлекался ими и даже как-то по своему влюблялся. На тот короткий промежуток времени, что он оставался рядом он полностью дарил себя и свое внимание. Взамен он получал теплую постель и домашний ужин, что принимал с искренней благодарностью. И нет, он ничего им не обещал. Все ожидания они создавали сами, думая, что раз он страстно сверкает очами и широко улыбается, то уже им принадлежит.
А кому, скажите, может принадлежать ветер? Не сидеть ему более в клетке, довольно с него привязей. Он создан чтобы парить высоко в небе и больше он никому не позволит себя заточить.
Бывает, что ему надоедает летать от дома к дому. Тогда он снимает недорогой номер в мотеле прямо как сейчас. Год назад, когда он покинул стены центра адаптации, ему оформили пособие, которое можно было тратить на аренду комнаты в общежитии. Какое-то время он так и делал, но потом понял, что большую часть времени там даже не бывает и деньги улетают в трубу.
Сэкономленные на жилье зеленые он собирался откладывать на байк, но с этим почему-то не срасталось. Хоть Финист будто бы ни на что и не тратился вовсе, но деньги водились только «впритык». Чаще всего он подрабатывал обычным курьером, а это работа не сильно доходная. Вторая его работа была... Опасной. Он уже тысячу раз пожалел, что ввязался во всю эту торговлю и вляпался в ту историю, что тянется до сих пор...
«Ой бля, хоть бы один день не думать об этом»
Юноша с сожалением смотрит в опустевшую кружку, пытаясь рассмотреть в кофейном жмыхе что-то похожее на светлое будущее. Вздыхает и идет собираться.

***

Сейчас он не может отказаться от этой работы. Ему дали свободу действий, с единственным условием — если клиент является фигурой хоть сколько-то значимой, то он непременно должен об этом доложить. И хоть все это ему совсем не нравилось, но он стал чаще брать нелегальные доставки, ведь теперь знал точно, что его не арестуют.
Вот и сегодня у него был один такой нелегальный заказ. Особый клиент, как сказал барыга. Обычно тот лично доставлял пыль по адресу, но сегодня по какой-то причине не мог и отправил Финиста.
– Вот. Доставишь три грамма и вот эту хуйнюшку. Только, умоляю, не разъеби. Она стоит целое состояние, а клиент нас обоих с потрохами сожрет, если че.
Юноша смотрит на винтажную склянку с витиеватыми узорами и думает что надо бы её во что-то завернуть, чтобы избежать неприятных последствий.

***

Спустя примерно час он стоит перед входом в антикварную лавку с небольшим свертком в руках и сравнивает адрес на бумажке с цифрами на доме. Барыга не скинул геолокацию мол так данные клиента нигде не всплывут. Мол так безопаснее.
Финист фыркнул.
«Безопаснее, ага. Сюрприз-сюрприз. Не того человека ты отправил вместо себя, дружище»
Не факт, конечно... Соколу это все тоже не особо нравится. Но у него есть причины так поступать и если, в данной ситуации, он решит что этой информацией стоит поделиться с Хранителями, то он поделится.
Он толкает витражную дверь с необычным сюжетом и слышит приветственный звон колокольчика. Далее он слышит то, отчего начинает щемить сердце: откуда-то из глубин помещения глухо раздается отборнейший русский мат. А следом:
— Секундочку!
Через секунду, естественно, ничего не происходит и блондин занимает себя осмотром места. Он успевает бегло оценить уют и тепло магазина, перед тем как откуда-то из недр появляется, очевидно, владелец лавки. Во всем своем великолепии.
«Боже, о-ху-еть. Дракон. Это дракон!»
Финист едва не роняет свою драгоценную ношу, прямо на глазах у заказчика. Но ведь его можно понять! И будто мало того, что перед ним предстал дракон с огромными крыльями за спиной, с хвостом, с лапищами и когтищами, так при этом всем еще и сказочной красоты молодой мужчина с длинными волосами, что горят ярче костра. Ну и что, что в мятой футболке и джинсах? Величия и красоты это нисколько не умаляет.
Он так и замирает лишенный дара речи и смотрит завороженно, не в силах скрыть восхищения и некоторого трепета.

Отредактировано Finist (10.07.2025 13:29:32)

+3

3

Иногда Горынычу надоедало быть «человеком» и он испытывал до отвращения омерзительное желание вернуться туда, где ему самое место: в родные края сказок с собственным участием – если не за Калинов мост, то куда-нибудь на Смородинку или Пучай-реку, подальше в леса, самые тёмные чащи, куда не ступала ещё нога человека. У него, так-то, всегда достаточно было местечек, где можно было укрыться, забившись в самый дальний уголок пещеры, пропахшей сыростью, рекой и, самую малость, унылой тягучей затхлостью, добавляющей особую изюминку всем его прибежищам. Ох, там ведь можно было так сладко свернуться в клубок, обернув вокруг себя хвосты, носами в тёплую чешую утыкаясь, а то и развалиться во всей красе, вытягивая лапы до томного хруста, позволяя себе роскошь в виде безопасного пространства и сон в этой самой безопасности, глубокий и долгий; можно было совершенно не думать ни о каких-то там налогах, ни о штрафах за нарушение обязательств, ни об оплате аренды помещения – ни о чём, что сулило бы траты нажитого золотишка, пусть даже и перекинутого в современные эквиваленты денежных единиц, растерявших всю свою материальную привлекательность, всё чаще хранимых в «цифре». Иными словами, ни о чём сложном.
Ещё можно было брать всё, на что падал глаз, и не держать ни перед кем отчетности. Ну, кроме проклятых богатырей, но это уже так, мелочи и жизненные досады-подлости.

В любом случае, Горынычу просто дьявольски хотелось упрощения.

Всей душой – всем рассудком своим – ему хотелось, чтобы мир вокруг, такой яркий, суматошный, дурной местами, всё-таки замедлил, наконец, свой ход, чтобы он приостановился хотя бы на несколько мгновений, чтобы дал время на передышку. И на себя самого. На то, чтобы устаканить мысли, чтобы принять себя таким, какой он есть.

Записаться к психологу, например… Он ходил одно время к той милой даме из Центра Адаптации. Она так дивно всё раскладывала ему, разжевывала, по полочкам точно книжные тома расставляла в верной последовательности.

«Я к той пыне больше ни ногой», — бубнёж раздражает, заставляет одергивать воротник рубашки.
«Заткнись, тебя не спрашивали», — а это третий проснулся и шипит. Третий часто нейтралитет держит и ворчит на всех разом, когда перебарщивать начинают уже.

К тому же, как не крути, в родных сказках, как бы не нравилось ему тамошняя атмосфера, земля и воздух сам, не ждало Змея ничего, кроме очередной блядской погибели. Или служения перед тем, как сгинуть. Ф-фу. Дрянь какая всё-таки, а.

Горыныч шумно втянул в себя воздух, взял печать и, вздохнув, поставил штамп на последний лист декларации, закончив заполнять проклятые листочки для чертовой бюрократии, процветающей в этом прекрасном дивном мире во всей красе.

Да, Горынычу порой очень сильно хотелось упрощения. Он бы жизнь очередную свою отдал, лишь бы сократить всю эту безумную трату бумаги.
А лесов-то сколько извели уже, ироды. «Зеленых» на них нет.

Змей качает головой, встает из-за стола, косясь на стену напротив. Стрелка настенных часов отсчитывает последний час, но сегодня помощник отпросился с головной болью, так что и самому Змею уже хочется, чтобы час икс подошел к завершению поскорее. Хотя всегда можно было бы закрыться пораньше, но сегодня к нему должен добраться курьер. Привезут ему новую скляночку «надцатого» века и мешочек с пыльцой.

«У феи – пыльца. И крылья сверкают бриллиантами», — декларирует голос в голове.
«В коробочке фея ли? Или в бутылочке», — рассуждают, тоже смакуя явно.
М-м-м. Да. Он тоже не против. Закрыть лавку, уйти в подвал, завалиться на мягкие диваны и закинуться, балдея в тишине и спокойствии.
Да-а. Поскорее бы.
«Фею бы сожрать. Косточки так славно хрустели бы. М-м-м…»
Фей нынче не съесть нормально даже. Нажалуются потом. Эх.

Звякнул дверной колокольчик.

Горыныч спотыкается, «блятькает» и добавляет пару весомых неласковых тому, кто тут стулья раскидал по всему кабинету, а потом вспоминает, что окромя него самого таким тут больше некому заниматься и сжимает зубы до скрипа. Мизинец на лапе пульсирует огнем: отбил о проклятый угол стола, конечно же.
Листья документов разлетаются по кабинету вольными пташками.
Тьфу ты, шаврик.
А всё потому, что забил на обувь и ходит тут лапами голыми по плитке холодной. Был бы в обувке – хрен бы там чем ударился.
От ж с-сука.

— Секундочку! — рычит Змей, собирая макулатуру и косясь на камеру. Человек зашел, мнется возле стойки, явно что-то конкретное хочет. Это хорошо, на самом деле. Такие покупатели – самое славное, что только может быть.
«А покупатели ли?» — мелькает в голове и пропадает. Змей ныряет под стол и вытаскивает упавшую в темноту подстолья печать — вот чего не хватало потерять, это ж опять потом плати за восстановление…

Конечно, перед тем, как выйти в зал, Горыныч отряхивается и приводит себя в относительно божеский вид. Плечи выпрямляет, глядит в небольшое (надо бы поставить тут во весь рот, а то не дело, неудобно) зеркальце, поправляет прическу и выходит, наконец, натягивая на лицо максимально приветливое выражение лица.

— Добрый вечер, — голос его растекается мёдом, глаза пристально рассматривают гостя, замершего с… чем-то... О-о-о! С посылкой в руках!

Курьер!

Змей даже светлеет весь; сердце удар пропускает, рот слюной наполняется. Пыль принес, поди!
«И феечку!»
«Какую, блять, феечку? Совсем ебнулись там, алле?»

Выражение лица Горыныча меняется. Он сглатывает, проводит языком по нижней губе, делает шаг вперед, упираясь руками в стойку. Крылья за спиной подрагивают, грозясь распахнуться и как хлопнуть от нетерпения.
«Че он там яйца мнет?»

— М-м… У вас моя посылка, — сглотнув, проговаривает Горыныч, выкручивая  в е ж л и в о с т ь  на максималку, душа тёмную тварь внутри, что вытянула когти к заветному бутыльку и жаждет его к груди прижать как следует… И пыль, да, где там его пыль?!
Терпение, терпение, терпение.
«Я так долго ждал!»
«Я тоже вообще-то»
«Ой, идите вы, блять, ждали они…»
«А я тут просто постою, кто последний?»
«Совсем ебанулся, старый?» — выдох. Вдох. Сдох.

Сосредоточиться.

— Ну? Где она? – сдерживаясь, уточняет Змей, сверля взглядом сверток в чужих руках. Тонких руках, изящных даже. Словно девице принадлежат, а не мужчине. Змей с силой отрывает взгляд от свертка и ловит чужое восхищение, от которого внутри разгорается удовольствием. «Правильный подход».

Курьер, кстати, тоже сказка, но непонятно, какая. Не вид будто бы обычный человек. Красивый, засранец. Такого в модели бы или бордель – отбоя от клиентов не было. А он тут свертки всякие носит.

+4

4

Неподдельное восхищение Финиста легко объяснить: драконы существа легендарные даже по меркам сказочных миров. Истории об их величии и мощи не оставляют равнодушными ни стариков, ни детей. Вот и молодой Сокол был заинтригован этими сказаниями еще когда жил в центре адаптации. Там им рассказывали про родственные сказки и про хитросплетения историй, про ниточки ведущие друг к другу. Большую часть всего этого юноша конечно же не слушал и, тем более, не запоминал. Его не особо интересовало прошлое, это ведь удел тех, кто не умеет жить настоящим. Какая разница, что там было раньше? Главное ведь то, что есть сейчас. Но когда лектор начал рассказывать про ожесточенные бои, про пламя, что за раз способно сжечь всё на несколько вёрст, про силу, которую без хитрости и святого провиденья не одолеть, то его внимание было моментально захвачено. Он был словно околдован этими историями и как ребенок выпрашивал все новые и новые подробности. По итогу он так достал сотрудника центра бесконечным потоком вопросов, что бедолага не выдержал напора:
— Если так интересно, то вот тебе книга, дарю. Она как раз на русском и даже с картинками.
Блондин не стал делать замечание про то, что он не ребенок и картинки ему не нужны. И вовсе не потому, что это было бы неправдой, а просто из уважения к старшим, ага. Как бы то ни было, именно благодаря этой книге Финист узнал про Змея Горыныча.
Он листал страницы, рассматривая красочные иллюстрации с многоглавым крылатым созданием и, отчего-то, сопереживал ему больше, чем богатырям, что с ним сражались. На первый взгляд он был злодеем, что нападал на святую Русь, крал людей и совершал всякие другие непотребства. Но если разбираться... Не всё было так однозначно. Если тщательно вникать, то в большинстве историй Змей не нападал первым. Да и вообще, чаще всего просто жил своей жизнью пока какому-нибудь царственному пиздюку не требовалось доказать свою крутизну. В одной из сказок его вообще обманули, отжали земли с дворцом и подло убили совершенно ни за что. В другой сказке богатырь первым совершил зло по отношению к дракону, потоптав его потомство и зайдя на чужую территорию, что по мнению Сокола было вопиющей наглостью и несправедливостью. Там и в прочих сказках было много подобных двойных стандартов, что в Финисте отзывалось волной возмущения.
«Как-то всё это мутно. Будто бы нашли козла отпущения»
Странно было думать, что сильнейшее создание, призванное охранять границу между миром живых и миром мертвых, могло быть только однозначно плохим. Финист не хотел в это верить и не верил. В конце концов историю всегда пишут победители. Да и вообше, даже в сказке нельзя делить всё на черное и белое.
«Про меня тоже много что пишут, но далеко не всё из этого чистая правда»
В общем так вышло, что юноша был большим фанатом. И Горыныча, конечно, узнал даже без дополнительных голов. Ну... Не то чтобы прям узнал, скорее предположил из-за, прозвучавшего несколькими минутами ранее, русского мата. Все таки на Руси известный дракон был только один.
«Божечки, какая удача!»
Он не думает о том, что перед ним клиент, не думает и о том, что Змея может не зря выставляют злодеем, и в самую последнюю очередь думает, что вообще-то так пялиться — неприлично. Его уже с головой захватили любопытство и детская радость от встречи с любимым героем. Он розовеет щеками и почти что приплясывает от восторга, будто только что ему вручили подарок. Из-за собственных ярких чувств, чужого раздражения не замечает (хотя обычно чуток к собеседникам) и, игнорируя вопросы о посылке, начинает щебетать:
— Здравствуйте! Я... Вы... Вы же Змей Горыныч, правда? Я вас узнал, — он весь как тетива натянут, речь быстрая и возбужденная, глаза широко раскрыты и восторженно блестят. — Я... Извините меня, не представился. Я Финист. Финист Ясный Сокол. Мы с вами типа оба крылатые... — на последней фразе тушуется, понимая, что сказанул какую-то дичь.
«Господи, угомонись. Что ты такое несешь вообще?»
Он делает глубокий вдох, чтобы хоть немножко успокоиться, глаза от объекта восхищения переводит на собственные руки и замирает.
«Вот дурааааак... Это же надо так облажаться.»
Он морщится и начинает суетиться еще больше. Волнение заставляет его продолжить что-то говорить. Правда речь теперь совсем невнятная, с сильным акцентом:
— Ой, извините, я совсем растерялся и вот... Сейчас-сейчас, — он ставит посылку на стол и начинает выпутывать склянку из нескольких слоев веревки и крафтовой бумаги. — Знаете... Если честно, я о вас много читал. И вы такой классный... Простите, я должно быть, совсем бестактно себя веду... — последнее почти шепотом.
Его смущение не напускное. Ему вовсе не хочется, чтобы сказочный, которым он так восхищается принял его за какого-то ненормального. Однако и сдерживаться совсем не может — ему так не терпится узнать о драконе побольше.
Он наконец достает изящную колбу из упаковки и ставит на прилавок. Аккуратно снимает крышечку и извлекает маленький сверток с пыльцой.
— Вот. Три грамма и эта вот стеклянная штука, вы же об этом договаривались с начальником?
Он снова поднимает глаза. Может дело в сильных эмоциях, может инстинкты его подводят, а может он просто игнорирует знаки, но сейчас Сокол совершенно не чувствует какой-либо опасности...

+3

5

Он всё смотрит, смотрит на блондина и думает, что тот своим видом, мимикой, внешностью, пусть даже обёрнутой в откровенный на вкус дракона хлам (как известно, всё, что не в шёлке или атласе – откровенное барахло… себя ящер в расчет не берет, он искренне полагает, что выше всего людского, даже если теперь вынужден существовать в подобном виде) — всё же напоминает ему что-то из того времени, старинного, расписного украса. Алое на белом, хаотично-живописное на первый взгляд и выстроенное в систему упорядоченных идей и желаний на второй. Курьер похож на типичного такого царевича-королевича, его бы в приличный костюм обрядить, меч в руки, коня горячего — точно смотрелся бы как с картины великих мастеров.

Горыныч зажмуривает глаза, трет переносицу большим и указательным пальцем.

«Сколько можно ждать, я заебался ждать, слишком много, долго, хватит».
«Хватит».

— Да, да, это я… — чужие слова полыхают огнем; внимание к себе приятно, но всё портят планы и собственные желания, испорченные зависимостью.
Финист. Сокол.

Змей копается в руинах памяти, выискивая нужную информацию. Касается губ задумчиво когтем, обходит стойку администратора, проводит рукой по старенькому кассовому аппарату с нежностью.

— Символ идеального жениха… — точно заученную из учебника фразу произносит дракон, щёлкая пальцами почти перед носом у Финиста. — Точно. Припоминаю что-то такое, — Горыныч наклонил голову, чувствуя странную смесь эмоций, будто бы даже не своих собственных – раздражение и злости вперемешку с лёгким, недобитым ещё удовольствием от наглаживания раздутого драконьего эго.
Плевать ли ему на личность курьера? Честно говоря — да.
Его потряхивает. Едва заметно.

«Фея еще должна быть», — тихо напоминают внутри, — «в бутыльке».
«С крылышками?»
«С крылышками. Блям-блям делает».
«А не бяк-бяк?»
«Нет. Или да? Точно помню, что потом было шмяк, шмыг и ам-ням».
«Ам-ням я бы этому красавчику сделал…»
«Раза два, а потом все три?»
Смех.
«А можно не надо, мы здесь всё-таки пытаемся нормально сосуществовать в обществе, которо…»
«Заткнись, пожалуйста, просто заткнись».

Вздох.

Дракон нервно откидывает с лица упавшую на глаза прядь волос; чуть вздрагивают за спиной крылья.

— Солнышко, — он почти не перебивает щебетание сокола, но успевает вставить хотя бы пару слов, напоминая с нажимом: — посылка. – И тянет руку вперед, перебирая в воздухе когтистыми пальцами: давай уже сюда.

Соколик тушуется, складывает ношу на столешницу стойки; Горыныч опирается локтем рядом – расстояние от него до курьера – один шаг ровно. Вблизи Финист еще краше, что нельзя уже проигнорировать или опустить.

— Чита-ал… — внутри что-то сухо надламывается.

Горынычу не нравятся сказки, в которых он фигурирует. Они для него злые и унизительные. Вот читать аналитику собственного образа в ныне текущее чудесное время – уже интереснее, заставляет задуматься, заставляет не спешить с решениями, даже если ну очень, очень сильно хочется.

Хочется.

Бутылек на прилавке – грани переливаются в мягком свете ламп, старое стекло почти не мутное, но есть в нём что-то такое, притягивающее взгляд.

«Фею потерял», — мрачно резюмируют, — «зажмотил, тварь».
«Да не было никакой феи, ептвою ж мать», — злятся; по ощущению кто-то выдал кому-то мысленного леща. В висках шумит возней и рычанием; кровь стучит так, словно кто-то невидимый дерется внутри его головы с другим таким же. Совсем спятили.

Спятил.

— Фея… — медленно говорит Горыныч, морщась, — была или нет? Скажи честно.

Наверное, вопрос может поставить в тупик, но почему-то кажется, что курьеру нет резона ему лгать. Тем более, он от проверенного барыги, а тот не дурак терять клиента из-за фиговой доставки.
Сокол шумный и суетливый. Может быть, Горынычу было бы забавнее его рассматривать, если бы не было так отвратно.
«Пыль!»

Немного, но он решил себя ограничивать и берет теперь меньше назло протестующему организму.
— Да. – Змей перехватывает тонкое запястье и аккуратно изымает сверток с вожделенной дурью из чужих рук. Ловит взгляд и вдруг растягивает губы в улыбке, больше на оскал похожей.

— Хочешь, угощу? – вкрадчиво спрашивает, резко переходя на «ты». Юноша, похоже, им восхищается неподдельно. Принес он всё…«Кроме феи, сука такая»…относительно быстро. Но может быть, это не его вина? Да и какая там разница.
Сейчас Змей доберётся до пыльцы, а там... дополнительное развлечение в лице собутыльника не помешает.

— Я сейчас закроюсь и планирую отдохнуть у себя внизу, — приятно всё-таки видеть, как на тебя смотрят так, словно сам Змей на гору из золота. Обычно на него глядят… ладно, глядели раньше – со страхом, с ненавистью. С почтением. Сейчас больше как на чудинку какую, никакого интереса к персоне, минимум удивления и уж тем более страха.

Конечно, все эти эмоции он может получить, загнав кого-нибудь в угол, но… это не то.
Ужасно раздражает, что приходится делать все тайно.
Прятаться. Скрываться.

— Покажу тебе мои богатства, — он не заметил, что всё ещё держит руку Финиста в своей. Пальцы чуть царапнули тонкую кожу, когда он его отпускал, чтобы бережно забрать стеклянную посудину, точно живое существо.

— Послушаю, о чём ещё ты мне можешь поведать, Финист, — чужое имя перекатывается на языке рокотом. Ф-финис-с-ст. Словно на змеином начертано. Змей смотрит на сокола немигая, размышляет будто бы, что с ним делать. А потом прикрывает глаза и накидывает на него сеть своей магии, опутывая мягко и нежно.  Он не заметит даже, если только не решится сбежать или ослушаться приказа. Но Горыныч пока и не думает никаких особых указаний раздавать. Оно ему не нужно. Цепь сейчас всего лишь... подстраховка.

Развлечений явно не хватает.

Может быть, нужно прогуляться до короля?..
От воспоминаний о нём рот наполняется слюной.

— Пойдем, будет весело, предлагает (пока что) Горыныч, махнув рукой вглубь помещения, самые закрома, — если хочешь, я позвоню твоему нанимателю и сообщу, что одолжил тебя на сегодняшний вечер, — смешок, — когда, если не сегодня новые знакомства заводить, — настроение поднимается всё выше и выше; свёрток с пылью манит, дрожит что-то в груди, — верно, птичка?

+4

6

Финист только сейчас обращает внимание на состояние дракона. Он не раз уже видел, доставляя свою нелегальную ношу, как у клиентов мелко подрагивают руки и бегает взгляд. Он часто замечал как они нетерпеливы в своем желании скорее получить вожделенную пыль. Вот и сейчас чужое раздражение стало достаточно заметным, чтобы насторожиться.
«Ломает что ли?»
Сам он никогда пыль не юзал, поэтому реальным представлением о том как это всё работает не обладал. Однако, когда варишься в таких кругах, то что-то всё же невольно знаешь. Например, он знал что люди и нелюди могут быть агрессивны и опасны в такие моменты. Он неоднократно видел как кому-то срывает башню из-за наркоты. Бывало на него орали, вырывали из рук вожделенный пакетик или даже бросались, пытаясь забрать товар силой. Если бы не способность, то он, несомненно, довольно часто попадал бы в серьезные неприятности.
Сейчас Сокол не боится. Конечно, он слегка напрягается, но какой-то откровенной угрозы не замечает. Возможно, это личная симпатия мешает здраво оценить обстановку, но ему кажется, что Змей не представляет никакой угрозы. Пусть есть в движениях и словах мужчины что-то нервное, но ведет он себя вполне адекватно. Даже необычный вопрос, юноша понимает по-своему:
— Ну, какая-то фея точно была. Если вы переживаете за качество товара, то тут всё как всегда. Начальник не бодяжит.
У него еще и не такое спрашивали. Бывают, ведь, ценители, которым важна дата сбора пыли или, например, цвет крылышек феи. Такие гурманы, как правило, утверждают что от этого зависит приход. Финист же в этом ничего не смыслит и на подобные вопросы заказчиков смотрит как на забавные причуды, тактично направляя с подобным к поставщику.
«Походу он это и хочет узнать. Надо сказать...»
Не успевает, однако, мысль сформулировать. Он слегка вздрагивает и смотрит удивленно, когда его запястье оказывается в плену когтистой руки. Сердце биться начинает быстрее, но не столько от испуга, а оттого что лицо Змея оказывается близко-близко. Улыбка его недобрая, но Сокол совсем о другом думает:
«Какой красивый... И яркий»
Он чувствует в Змее опасность, но это его скорее манит, а не отталкивает. Дракон для него всё равно что рок-звезда, которой дозволено и наркотой баловаться, и вести себя эксцентрично.
Предложение провести вечер вместе почти выбивает из него радостный возглас, но он сдерживается и только широко улыбается, кивая.
В нем и так сильна тяга к приключениям, а тут еще и компания такая особенная и опыт интересный. Получение нового опыта, кстати, несколько пугает. Он уже довольно долго работает наркокурьером, но сам так и не рискнул попробовать порошок до сих пор. Он боится, что может подсесть как многие, а ведь зависимость это тоже ограничение его свободы. Однако...
«Хуй с ним. Один раз живем. Когда еще такой шанс представится?»
— Хочу, да, — соглашается. — Только знаете, я никогда раньше, ну... Не нюхал. Только травку курил, если честно, — просто уточняет, чтобы не разочаровать позже.
Он чувствует как когти скользят по запястью, запуская волну мурашек. Ежится непроизвольно. На словах о богатстве, едва сдерживает смешок, потому что сперва совсем не о сокровищах подумал.
«Ну что я за пошляк то, а...»
Он следит за действиями дракона внимательно. Ему нравится, как тот смотрит, как говорит. Его уверенность и внутренняя сила. Было в этом что-то животное. И что-то...
«Горячее»
Финист хорошо осознает, что испытывает не только платонический интерес. Для него в этом нет ничего постыдного или ненормального. Он просто следует за своими желаниями, в которых всегда откровенен. Поэтому легко признается себе, что от этого вечера ждет не только интересных разговоров.
Он снова просто кивает и легко улыбается, когда слышит свое имя из уст мужчины. Приятно. Однако, в следующее мгновение испытывает какое-то непонятное чувство, холодком пробежавшее по позвоночнику. Хмурится слегка.
«Показалось?»
Он привык доверять инстинктам, но тут что-то настолько эфемерное, что он даже не понимает было ли оно вообще или ему просто сквозняк за шиворот подул.
Наваждение снимает веселеющий на глазах дракон. Финист снова расслабляется и радостно улыбается:
— Да не, мы все равно договорились, что я деньги завтра занесу. Так что сегодня полностью свободен, — он уже расстёгивает и стягивает куртку, оставаясь, в голубых джинсах с высокой талией и красном укороченном свитере. — Верно, — от ласкового прозвища улыбка еще шире и краше.
Ему кажется, что вечер и правда выйдет веселым. Сокол еще раз убеждается, что в сказках все время врут. Змей добр и вовсе не страшен

+3

7

С чего он вдруг потянулся к пареньку – кто сейчас знает. У Горыныча всё внутри смешивается, скручивается, иссушенное, алчущее, плачущее, тянущее руки к пыли. Как же от себя бывает мерзко.
Шум в голове нарастает с каждой минутой.

«Какая-то была, слышишь?» — он слышит. Взгляд дракона режет заживо, но Финист, кажется, не замечает. «Если была, если какая-то, то куда дел?» — глубокий вдох, наполняющий грудь воздухом. Плавный выдох. В прошлые времена выдохнул бы пламенем синим, выжигая вспышкой ненависти все вокруг.

— К качеству вопросов нет, птичка, — голос Горыныча низкий, рокочущий, перекатывающийся, точно только-только начинающиеся раскаты грома в стремительно темнеющем небе, — вопросы исключительно о количестве единиц товара, — «три грамма – вот твои единицы».
«Не те, не то».
«А даже если то, а даже если нет – ответ будет совершенно инаковым в обоих случаях».

Мысли путаются. Дракон останавливается, раздраженно дергая крыльями и складывая те на манер плаща, чтобы ненароком не сшибить с прилавков и витрин все свои богатства, выставленные напоказ.

«Мы с тобой оба – крылатые» — звучит в голове эхом. Только он не видит у своего гостя крыльев за спиной. А его собственные – всего лишь бутафория. От осознания становится тоскливо и щемит где-то в грудине. Змей вздыхает коротко, делает приглашающее движение рукой, поворачивая к Финисту голову.

Смотрит в его симпатичное личико, ловит налипающий взгляд и щурится, наслаждаясь вниманием, пробирающим едва ли не физически.

Ради чего он решил его взять? Чтобы было с кем посидеть? Дракон вроде не страдает из-за отсутствия компании, ему в одиночку вполне привычно и не скучно.

Посмотреть, как тот обдолбается и угасится с непривычки? Ну, это забавно. Вполне может быть как повод.
Может даже, как основной.
Впрочем, всё-таки Горыныч догадывается, что послужило основой.
Вернее, знает.

Было бы что там гадать и как.

Нравлюсь? – ухмыляется дракон, спрашивая напрямик. Пыльца в свёртке греет руку, будоражит сознание, глушит какофонию шума где-то там перманентно на фоне существующую. Следующая фраза сокола вызывает удивление, — м-м. Так её можно не только нюхать. Можно смешать с вином, например… — он уходит обратно за витрину, проводит рукой по стеклу, рассматривая содержимое на полках. Баночки, скляночки, с содержимым и без, металлические фигурки и тотемы – изящные и грубые, почти современные и родом из глубокой древности, за много лет до.
— Травка тоже хороша, — дракон ведет плечом, смотрит на время и кивает самому себе, закрывая кассу, щелкая металлической задвижкой и считая купюры – скорее, чисто для вида. Мысли его заняты подвалом с комнаткой, обустроенной специально для подобного рода радости жизни, а какая сегодня была выручка ему и так известно, — у меня и она имеется. Можем с неё начать, если хочешь. Но это, конечно, совершенное разное по ощущению, — изымается необходимая сумма для расплаты с курьером, остальное кладется обратно, под ключ. Дракон машет крылом-рукой, показывая направление, — можешь пройти туда, дальше, между витрин и направо поверни. Там дверь черная и спуск вниз. Туалет внизу налево, дверку увидишь, — сама забота во плоти. Деньги кладутся в конверт, конверт убирается в папку. Потом выдаст его птичке. Утром. Днем. Вечером. Когда наиграется и отпустит.

Ох, ему ещё надо закрыть дверь и опустить жалюзи, скрывая происходящее внутри от лишних глаз. Включать сигнализацию сегодня, пожалуй, не стоит. Мало ли чего они решат учудить, если вдруг… если вдруг.

Внутри рычит нетерпение. Нервно ходит от края до края, расталкивая границы. Дрожит от желания, срывается, скалит клыки.

Как же хочется уже устроиться поудобнее и погрузиться в это очешуенное состояние полностью, от начала и до конца. Почувствовать драйв. Врубить музыку погромче… Позволить себе расслабиться и не слышать больше никого.
Как же они порою выматывают.

Как же иногда хочется оторвать себе чертову голову.

Выдох.

Лестница в подвал темная, но лампы под потолком загораются моментально при малейшем движении. Щелк-щелк-щелк и уходят вниз, поворачивая, выпуская в подобие студии с несколькими ответвлениями и ведущими столбами, облицованными камнем песочного цвета. Подушки вокруг ворохами, на низких огромных диванах; в центре – стол с фруктами и вином в бутылках. Рядом небольшой холодильник, из которого дракон тут же достал тарелки с мясной нарезкой. Мяса тут много, в этой малости Горыныч себе отказать не может, не мог и не желает мочь. Колонки с музыкой прячутся где-то – непонятно, где, замаскированы, но музыка – тихая пока, приятная, фоновая – играет. Всё вокруг под старину выполнено, даже телеящика нет, вместо него камин – искусственный, впрочем. И шкафы с книгами и свитками вдоль стен.

Чуть дальше, правда, странное немного – столы с цепями какие-то и будто бы орудия пыток. Средневековые. Как в музее. Впрочем, оно и есть. У Горыныча разные клиенты имеются. И заказы разные. Да и сам дракон не гнушается подобное у себя в коллекции иметь – такие предметы о многом рассказать могут. А они явно настоящие, кровью и слезами пропитанные.

Жалко, говорить не умеют.

— Присаживайся, располагайся. Хочешь – о себе расскажи. Я не против, — вот так легко? Вот так легко. Почему нет, да?
Свет тут приглушенный, желто-алый. «Огненный».
— Сперва ты, — говорит дракон, разливая вино по кубкам, — затем я.
Ему, может, и невтерпеж уже. Но гостеприимство никто не отменял. Как и долю ритуалов на сей счёт.

+3

8

От тона дракона у него по спине ползут мурашки. Только не от ужаса, а от невероятно приятного, звериного, хищного звука. Что-то внутри него на это отзывется, тянется, реагирует. И певать ему, что по сути в голосе угадывается некоторая угроза. Он лишь выдыхает взволновано и почти лужицей растекается от ласкового обращения.
«Ах, птичка...»
Хотя вопрос всё таки странный и он слегка хмурит брови, не теряя, впрочем, улыбки:
— А, ну... Вы же сами только что подтвердили, что три грамма и вот эта вот штучка, — он снова указывает на стеклянную банку.
Чудно, конечно, но может Змей перепутал что или забыл. Заострять внимание на этом нет нужды. Если что-то не так, то хозяин лавки наверняка скажет. Вместо дополнительных вопросов Финист развлекает себя созерцанием подвижных драконьих крыльев. В нем просыпается чувство то ли зависти, то ли сожаления.
«Блин. Я бы тоже хотел, чтобы мои крылья остались со мной»
Единственное, о чем по-настоящему скучает и сожалеет Сокол, так это о полетах. Чувство, с которым ничто не может сравниться. А как он круто пикировал на добычу? Ох, это был триумф. Это было чувство абсолютного торжества. Это было...
От нахлынувших воспоминаний его отвлекает приглашающий жест. Он послушно подходит и смотрит заинтриговано, и должно быть восхищенно, а может еще как, потому как дракон спрашивает то, что обычно так сразу не спрашивают.
И Финист теряется на секунду, в голове мысли взволнованно мечутся. Однако, он быстро себя в руки берет, не девица всё же. Смущение только стремительно наливающийся румянец выдаёт. А так он весь подбирается, распрямляется, будто сейчас заведёт танец и смотрит прямо, смело:
— Нравитесь, — очами сверкает и нежной улыбкой расплывается.
Усмешка дракона беззлобна, скорее игрива и Соколу не страшно признаваться. Да и если б высмеял его дракон, то тоже пережил бы. Хотя, конечно, был бы уязвлен.
Про способы употребления он знает, наслышан, но он не то имел ввиду. Да и Змей скорее всего это понимает.
Финист следит за драконом внимательно, будто околдованный. Каждое слово его ловит. Интерес в нем всё растёт и растёт. И внимание к себе тоже льстит.
Травку он и вправду периодически покуривает, что уж тут. Не то чтобы часто, просто иногда за компанию может выкурить косячок. Ну чисто чтобы расслабиться и похихикать.
Но сейчас трава ему не особо интересна, тем более:
— Ну, я слышал, что если мешать траву и пыль, то там довольно странный эффект... Как же это... — он задумчиво глаза к потолку возводит. — «Качели» называется, вроде. Мол сперва тормозит, а потом разгоняет. Не знаю стоит ли с такого начинать, — он смущенно тупит взор, уже сомневаясь в сказанном. — Но а вообще, как посоветуете, так и сделаем. Я не особо разбираюсь.
И это правда. Пусть в последнее время из-за работы на Хранителей ему необходимо все чаще контактировать с нелегальным миром и взаимодействовать как с барыгами, так и с их клиентами, но он все еще не особо шарит во всей этой наркоманской теме.
На объяснения дракона он только кивает. Хочет, конечно, сказать что лучше дождется, но раз хозяин дома велит, то и возражать не стоит. Тем более видно что занят. Потому Финист послушно следует указаниям и подходит к двери. Открывает. И замирает.
Свет загорается сразу, но не отсутствие света его смутило. До него только сейчас доходить начало, что дракон под «внизу» имел ввиду подвал. Не то чтобы это было особо важно, но всё же Сокол не очень себя хорошо в таких помещениях чувствовал. Пусть в нынешнем своем обличии он всё равно не смог бы воспользоваться окном, но не иметь такой возможности вовсе щипало его изнутри нехорошим предчувствием. Да и опыт нахождения в темнице он не забыл, пусть и время прошло.
«Ой, да похую. Ну не съест же он меня»
Откуда он взял эту уверенность ему ведомо не было. Опять же может интерес гнал его вперед, а может симпатия к дракону, но он беззаботно отметал все опасения, что ему подкидывал разум.
Спустившись, он не сдержал удивленного вздоха. Подвалом оказалось большое помещение с довольно высоким потолком, обставленное роскошно и уютно. Он с восхищением осматривает предметы интерьера, диваны с подушками, стеллажи и камин, пока не натыкается на...
«Да не, быть не может»
Сердце замирает. Он видит цепи, орудия пыток и мозг снова начинает подавать сигналы об опасности. Впрочем, Сокол и тут умудряется проигнорировать все эти знаки.
«Так у него же антикварная лавка. Это должно быть на продажу»
Не то чтобы он совсем в этом не сомневается, но говорит себе, что в любом случае сможет сбежать. Наверняка способность самого дракона связана с огнем или чем-то таким. В сказках было вроде только про огонь.
«Хотя готов спорить, что он может летать»
Успокоив самого себя в очередной раз, кладет куртку на диван и уходит в уборную. Когда возвращается застает хозяина накрывающим на стол. Послушно садится и бокал из рук принимает.
Про себя ему рассказать-то особо и нечего. Про прошлую жизнь он вспоминать не особо любит, а в этом мире не так давно. Два очень скучных года в центре адаптации и год разгульной жизни в городе. Все это время он просто беззаботно летает от дома к дому, заводит мимолётные романы, ходит на вечеринки и в клубы, таскает цветы, торты и наркоту. О чем тут расскажешь? Обычно это он внимательно слушает своих собеседников, оставаясь при этом для них самих загадкой.
— Да что рассказывать-то... Я не так давно воплотился. Пока осваиваюсь. Курьером работаю, — он смущенно пожимает плечами, потому как это и так очевидно. — Может, всё же сперва вы? — он бросает на дракона взгляд полный надежды и поспешно отпивает, чтобы пауза не была неловкой.
Ему нравится интимный свет комнаты. Тихая музыка создает легкую и приятную атмосферу, ненавязчиво заполняя пространство. О Змее складывается впечатление как о человеке, который знает толк в развлечениях и комфорте.
Финист взволнован и несколько смущен. Обычно он имеет дела со смертными, с которыми чувствует себя всегда безопасно. Но при этом взаимодействие с ними довольно... пресное. Нет, ему вполне достаточно того что дают эти мимолетные связи. Но ему будто бы всегда чего-то не хватает... А вот со Змеем все иначе. Змей заставляет всё его существо трепетать. В нем будто проснулся инстинкт, который велит либо бежать, либо подчиниться более сильному хищнику. Но бежать он не хочет. Сегодня он согласен быть не охотником, а добычей

+3

9

Феечка остается где-то в стороне, то ли улетела из бутылька, то ли спряталась, то ли стала невидимой. Внимание щелкает когтями, переключаясь на алые губы, что-то ему отвечающие, но разум видит лишь внешнее, фантик конфеты; видит и думает о том, как было бы здорово этот фантик снять, обнажая суть.

Веки совершают движение; кадр меняется, воздух перегоняется легкими: раз и два, и два и раз, и внутрь, и наружу, бесконечно длительный повтор. Если сказке завязать нос и рот, как долго будет сказка задыхаться? Вечность? Или она умрет и воскреснет так же, как и обычный человек? А если последнее, то воскреснет ли она, будучи все так же связанной, без единой крошки кислорода внутри себя? Вот ведь бедолага, мученик задачи пытливого любителя экспериментов…

Отдых планировался неспешным, ленивым, полудрёмным, вполне под стать внутренней ящерице, которую лишили привычного места жизни и любого тепла. Наркота погружала больной разум в состояние, приближенное к счастью, и голоса внутри затихали, давясь солнечными лучами упавшего на них светила, дурманящего и прекрасного одновременно. Отдых планировался без гостей… но так даже лучше, пожалуй. Тут ему поставщик словно подмаслил, удружив с аппетитным мальчиком-курьером, чьи щеки заметно розовеют, когда они идут на сближение.

Мысли вертелись вокруг пыли, возвращаясь к ней, точно пчелы к улью. Но с получением желаемого стали заметно спокойнее.

Сокровище было у него и теперь никуда не денется.

Хорошо же.

Нетерпение жгло кожу, раздражая, вызывая зуд, желание счесать неприятное чувство; Горыныч махнул хвостом – коротко, чуть пристукнув кончиком по полу – и наклонил голову к плечу, бросая взгляд на Финиста. «Нравитесь» — говорит прямо, как дышит. Лжёт или напрашивается? Или напрашивается и не лжёт? В любом случае улыбку ответ ловчей птицы у дракона вызывает, как и более пристальный взгляд, налипающий, рассматривающий его точно закуску под выпивку и пыльцу. Нет. Точно десерт. На сладкое.

Горыныч облизывается. Прикрывает глаза, выкладывает сверток с драгоценными перемолотыми в пыль крыльями на столик и усаживается на диван, совершенно ребячливо подложив под себя левую ногу-лапу.
Напротив гостя, хотя первой мыслью было, конечно, залиться к нему под бок, чтобы посмотреть, какая будет реакция до и после.

— М-м... Возвращаясь к смешиванию, — Горыныч берет бокал, салютует юноше и отпивает прежде, чем продолжить, — согласен, обычно так и есть. Но поскольку мы выдерживаем больше, чем смертные, то и возможности наши более вариативны. И букет можно собрать… крышесносный, — он скалится, забавляясь. Отмечает, что цвет глаз Финиста для него – словно красная тряпка для быка. Манит и зовет. Сложно себя сдерживать, но дракон справляется. Пока. — И не смотри на меня так, словно я в этом хорошо разбираюсь, — он подмигивает блондину, ухмыляясь, — я просто беру и закидываю в пасть все, что есть…

Надеясь, что они, наконец, заткнутся.
Они могут. Но иногда не хотят.
Раздражает.

Дракон откидывается на мягкий пуф, аккуратно берет в руки-лапы вилочку и накалывает кусочек мяса, чтобы неспешно отправить закуску в пасть. О фруктах он тоже не забыл, но мяса на столе все же больше. Видно, что привык есть хозяин. Да оно и… вероятно, читалось изначально.
Интересно все-таки…

— Простой курьер, недавно воплотившийся… но такой храбрый, — отмечает вдруг ящер, игнорируя предложение рассказать о себе, — наркотики возишь, к первому встречному готов, — тут он не удержался и хохотнул, на мгновение голову запрокинув, — в подвал спуститься. Неужто из любопытства? Или из вежливости. Или настолько понравился?..
«...что с ходу в койку прыгнуть готов?» — этого Змей не говорит, но во взгляде его мелькает странное. Чужое внимание ему по душе, оно льстит, даже если это внимание того, кто видит в нем или кошелек, полный золотых монет, или необычного вида развлечение на одну ночь.

Он прекрасно знает, как может выглядеть в чужих глазах, особенно, если это обеспеченные извращенцы. Горыныча подобное, как правило, веселит и будоражит, но редко дело и правда доходит до любовных игрищ, если там не миленькие «принцы и принцессы», к чьему типажу, к слову, соколик вполне подходит – ладный весь такой, тонкий-звонкий.

Сидит, птичка, напротив, клюет лакомства, смотрит на него так, будто бы дракон в истинном своем виде, как раньше, как в сказке… только без страха смотрит, а с восторгом каким-то потаенным.

— Хотя что я, — Змей все же разворачивает сверток, отсыпает бережно часть в сторону и делает дорожку –классическую. Искрящуюся радужными мыльными переливами. Нет сил больше сдерживаться и он не сдерживается, вдыхая концентрированное волшебство, замирая и сжимая пальцы в кулаки, открывая глаза и предлагая гостю «угощение», —…живу здесь уже пару десятилетий, как видишь, вполне освоился, так что держись меня и будет тебе в нашем городе счастье, — оскал хищника, добыча которого уже попала тому в пасть.

— Собираю вещи с историей, ценные, красивые, — продолжает Змей, вновь отпивая вино. Поднимает бокал и смотрит сквозь темную жидкость на Финиста, — хочешь стать такой вещью, птичка? – вопрос с подвохом: то ли шуточный, то ли всерьёз заданный. Удавка на тонкой шее словно сжимается сильнее, обвивая ворохом шелковых лент. Придушивает.

— Или ты и есть такая вещь? Спросил бы я твою стоимость, но истинной цены в нашем мире попросту не существует кроме той, которую мы сами готовы назначить… или озвучить.

Музыка шуршит переливами, усиливается, пробиваются с глубины басы и барабанные ритмы. Змей ведет языком по губам, ощущая как растекается по телу умиротворение и кайф, как затихает проклятый фоновый шум, умолкающий в редких случаях вроде текущего.

— За себя бы, к примеру, — продолжает Горыныч практически без паузы, цокнув языком по нёбу, — я платить не стал бы, — внезапно. Похоже, даже для самого дракона. Тот даже бровь приподнял, словно не ожидал от себя такого вердикта.
— А почему это, кстати, не стал бы, — после небольшой паузы продолжает он, словно с самим собой беседу вести вздумал, но осознает последнее и трет указательным пальцем подбородок, хмурясь.

Хотя… справедливости ради, за птичку он бы тоже платить не стал.
Она пусть и не знает, но уже принадлежит ему.

Это вызывает улыбку и прилив хорошего настроения обратно, сметающий на своем пути всё туманное и неопределенное. И Змей улыбается, переключаясь на ласку и тепло в отношении гостя. Эмоции сменяют друг друга, уступая на мгновения, крутятся ворохом радужных снежинок. Это… хорошо.

Это бодрит и греет.

— Пересядь ближе, птичка, — вдруг говорит Змей, и это не звучит просьбой. Но и приказом как таковым тоже. Озвученное вслух желание, — у тебя красивые глаза. Наверняка все об этом говорят, но хочу рассмотреть их ближе.
Для дракона золото как магнит. Не упороться бы в хламину, чтобы не выдрать их храброму соколу заживо.

+5

10

Терпкий  вкус вина, красноватый свет комнаты, ненавязчивая музыка и взгляды, которыми они обмениваются... Он полностью расслабляется, поддавшись атмосфере. Только легкое волнение и неподдельный интерес жгут нутро.

Может дело в опыте, а может в их изначальной сути, но он чувствует превосходство Змея над собой и это притягивает, манит. Ему кажется, что он околдован, что в движениях Змея кроется какая-то магия. Как иначе объяснить его взаправду трепещущее сердце?

Финист жадно ловит каждую деталь в облике и поведении дракона: скользнувший между губ кончик языка не раздвоен, на когтистых руках можно заметить чешуйки, а хвост гибкий, подвижный и часто подсказывает настроение хозяина. Нестерпимо хочется дотронуться и узнать каковы на ощупь крылья, холодна ли чешуя... Но торопиться некуда, вечер только начался, а личность волшебного зверя ничуть не менее интересна, чем особенности его анатомии.

В ответном жесте приподнимает бокал, отпивает и отвечает неуверенно:
— Ну мы хоть и бессмертные, но ведь всё чувствуем наравне со смертными, — он смущенно опускает глаза, поймав цепкий взгляд Змея. — А высадиться можно и просто травки покурив... И я вовсе ничего такого про Вас не думал, — он мягко улыбается и снова подносит кубок к губам.

В голове уже легкий туман — вино коварно, если на пустой желудок. Чтобы это исправить он принимается за угощения.

Слова Горыныча вновь вгоняют в краску. Ему и вправду в первую очередь озаботиться бы безопасностью. Спускаться в подвалы к незнакомцам — очевидно плохая идея, но ведь если очень хочется... Если очень хочется, то почему бы не рискнуть? Тем более, что легкое ощущение опасности добавляет этой встрече такой приятной остроты.

— Ну не то чтобы храбрый... — тихий смешок. — Просто так получилось, — он не собирается рассказывать о своей способности и о том что именно из-за нее он решился спуститься сюда. — Нет, не из вежливости и не из любопытства, — закусывает губу и бросает хитрый взгляд. — Так что получается, что настолько понравились... Говорю же, я много про вас читал и... Как упустить такую возможность познакомиться? Тем более Вы сами пригласили, — он широко улыбается и снова розовеет.

Он замечает недосказанность фразы и знает чем примерно она должна закончиться. Однако, такое его не задевает — его не впервые уличают в легкодоступности. Только вот он искренне не понимает зачем что-то усложнять, когда два человека хотят одного и того же. Во взгляде дракона ведь тоже читается голод. Финист этот взгляд знает — чужое вожделение очевидно. Оно щекочет и будоражит, оно приятно тешит самолюбие и в данном случае ощущается особо сладко, ведь исходит от объекта собственного интереса, а значит взаимно.

Он завороженно следит за тем как Змей чертит дорогу и как вдыхает искрящийся порошок. На красивом лице мелькает выражение облегчения и блаженства и этот миг чужого удовольствия отзывается внутри сладким волнением.
Сокол кивает с благодарной улыбкой и принимает небольшой серебряный поднос с переливающейся горкой пыльцы и маленькой трубочкой. Он множество раз видел как употребляют порошки, но сейчас сам собирается сделать это впервые и оттого, должно быть, медлит.

«Да хватит уже булки мять, соберись»

Наконец решившись, он в точности повторяет процедуру за Змеем: чертит дорогу, подносит трубочку к носу, резко втягивает воздух и... Растворяется, исчезает, соединяется с бесконечно-вечным... Незнакомое доселе чувство, схожее разве что с чувством свободного падения, рвется изнутри вместе с восторгом и смехом. Он мгновенно теряется в собственном теле и в собственных ощущениях. Выпадает из разговора, забывая в моменте, что не один.

— А? Простите, Вы что-то сказали? — сознание медленно возвращается в бренную оболочку, но ощущение единства с миром не пропадает. — Стать вещью? — слова теперь как мыльные пузыри — легкие и ничего не значат. Можно только угадывать их суть и смеяться с того, что неправильно угадал. Да, слова, пожалуй, теперь и вовсе не нужны. Как-то глупо пытаться облечь в форму это многообразное нечто, с которым он отныне неразрывно связан. — Ой, да... Что-то меня унесло, — смешок и он фокусируется на драконе. — Нет, мне не нравится... Я был вещью, хранимой в ларце годами. И был всё равно что вещь, когда меня достали из ларца, — быть откровенным теперь так просто, ведь они со Змеем тоже, оказывается, связаны. — Но сейчас я свободен и это мне очень нравится, — расплывается широкой искренней улыбкой.

Пыль стирает весь негатив, все страхи и подозрения. В его мозгу бьётся чистая эйфория — больше нет места для печальных мыслей. Может потому он так беззаботно смеется, когда речь заходит о цене и ценностях?

— Меня так часто об этом спрашивают... О том сколько я стою, — еще смешок. — И обычно мой ответ зависит от того кто спрашивает, — хитрый взгляд из под опущенных ресниц. — А не потому ли Вы не стали б за себя платить, что нет такой цены, что могла бы быть за Вас уплачена? Тут и половиной царства не расплатишься, — следить за сменой эмоций на лице Горыныча — как отдельный вид прекрасного и Финист не отказывает себе в удовольствии.

Вдруг, в голосе Змея то, что инстинктивно заставляет повиноваться — пусть не угроза, нет, но что-то не терпящее возражений. Да и Соколу самому противиться незачем, так что он послушно пересаживается как сказали.
Про глаза он часто слышит, верно, но приятнее подобные комплименты получать от сказочного, особенно, если от него самого глаз не отвести.

«Волосы как огонь, а глаза как льдинки»

— Говорят, что это Навь золотом помечает своих, — делится он, внезапно вспоминая слова лектора из центра. Сам он об этом особо не думал, ведь это уже в прошлом, а он привык смотреть только вперед. — Многим нравится, но лично я больше люблю цвет ясного неба... Прям как у Вас, — он внимательно смотрит в глаза напротив, улыбается легко и, может, слегка игриво.

Чувствует, что сердце ускоряется, ведь объект симпатии так близко, а в голове ни единой связной мысли, кроме:

«Обожгусь ли, если коснусь?»

+3

11

Гость смотрит на него, и взгляд сей налипает на кожу, вызывая чувство жара; наркотики и алкоголь делают своё дело верно и неотступно, смешиваясь с ворохом фонового шума непрекращающихся переговоров всех его сторон, столь разных и столь выводящих из себя. Заставляя их исчезнуть хотя бы на время.

Вот где самое сокровенное блаженство скрывается.
В тишине.

— И то правда, — соглашается Змей в ответ на «сами пригласили» и улыбается, точно сказочный кот, которому предложили любимое лакомство, но уже не лезет.

Ничего страшного. Влезет, если надо будет.

Ему сейчас хорошо, а станет – по опыту зная – ещё лучше.

Горыныч, кажется, хотел спросить у сокола, что он там про него такого читал, раз так фривольно себя с ним ведет и растекается едва ли не под лапами, но отвлекся и отпустил, любуясь, как юноша замирает над ценным порошком, словно в сомнении.

Наблюдать за чужими эмоциями – крайне увлекательное занятие.
Заставлять их проявляться ярче – ещё интереснее, а одним страхом сыт не будешь, хоть это и вызывает трепет внутри, от которого рот наполняется слюной – прямо как раньше.

Финист втягивает порошок и Змей видит, как меняется выражение его лица следом; как он замирает в тревожности, как расслабляется, опускаясь плечами. Видит его улыбку, чувствует его слова, пронизывающие воздух стрелами – тонкими, острыми, почти иглами с серебряной нитью.
«Был вещью».

— Получается, сейчас ты идешь врознь с тем, кем ты был изначально, — задумчиво проговаривает дракон, откидываясь на спинку дивана – она такая мягкая, почти жидкой кажется, аж мурашки идут по хребту; крылья его растекаются по всей площади сидения.

Сокол говорит про свободу, хотя его предназначение – внутрисказочное, внутриисторийное, каким Горыныч помнит, если не путается в персонажах – совершенно другое. Служить, отдавая себя без остатка, быть наградой, быть… лакомым кусочком.

Мерзко, конечно.

Но сейчас он будто бы и правда скинул с себя прежнюю оболочку.

Насколько верным будет тогда…

Картинка перед глазами растекается; границы предметов, черты лица напротив, тонкие руки, тянущиеся к угощениям, становятся чётче, ярче, вкуснее. Змей ловит себя на неосознанной, неозвученной внутренним голосом мысли, что хочет видеть эти руки ближе, может быть даже на своем лице, чтобы они касались его, трогали, ласкали… хочет видеть их скованными не только своей магией, но цепями.
Со стертой кожей на запястьях.
До крови.

Должны ли сказки следовать прописанным истинам или все-таки наоборот?

А если хочется?..

Слова стираются в пыль. Радужную, блестящую, искрящуюся весельем и коротким счастьем.

— Просто я тоже ценю свободу, — с заминкой отвечает Змей, собираясь в единое целое из сотен тысяч крошечных змеек; он не говорит, что ценит только свою свободу, это истина и нет причин ее уточнять. Чужая свобода так и манит, буквально умоляет её сгрести в лапы, присвоить, взять и подчинить, сделать своей собственностью, чтобы можно было спрятать, оградив от всех и вся, и наслаждаться чувством обладания.

Юноша перелетает ближе к нему тут же, стоит губам сомкнуться после произнесенной фразы; будто этого только и ждал, стервец. Дракон делает глоток вина, облокачивается локтем на подушку, поворачиваясь телом к собеседнику; наклоняет голову и правда всматривается в чужие глаза, чья радужка вблизи и правда словно золото горит. Крошечные искры сияют внутри, манят – хочется протянуть руку и коснуться. Горыныч поднимает длань и касается головы Финиста, зарываясь пальцами в непослушные локоны.

— Много чего говорят, — соглашается, понизив голос, — стоит ли слушать – нам решать, да? – Змей хмыкает в ответ на замечание и улыбку. Внутри разливается теплом от признания: вкусно, вкусно, но мало. Хочется ещё, больше… Змей приближается, медленно наклоняясь…

И отодвигается внезапно, отпуская – маленькая ложь, забава, игра. Отпустить, чтобы вернуться к яствам. Поднять кусочек спелого фрукта, подцепив его на острый коготь, и закинуть в рот, облизывая губы от сладкого сока.

— Как ты думаешь, птичка, — расслабленно продолжает Горыныч, — можем ли мы верить всему, что есть рядом с нами и в нас самих, если мы всего лишь выдумка, записанная на бумаге разными людьми? Или мы и правда существовали где-то там, — ещё один кусочек фрукта блестит на чёрном когте, — до того, как оказаться здесь, — следующую дольку он подносит к губам сокола и взгляд с него не отводит, — и о какой свободе тогда может идти речь? – вкрадчиво; улыбается, скаля клыки, а сам себя то и дело одёргивает.

Пыль щекочет мысли, играется с рассудком, обнажая желания, даруя успокоение. В голове восхитительно тихо вопреки всему, и это чувство даже в некоторой степени пугает и тревожит.

+5

12

Ощущения в теле новые, непривычные. Волнение внутри то нарастает, поднимаясь, ширясь... То отпускает, сдуваясь как шарик. Тело, как и мысли, стали легкими и невесомыми, лишенными всякого бремени. Сердце бьется быстро-быстро и кажется, что оно хочет раздвинуть ребра и вырваться наружу, чтобы отдать себя миру. Наркотик овладевает им, меняя восприятие реальности. Границы и рамки, а вместе с ними все человеческие и сказочные законы стали вдруг смешными и нелепыми. Всё, что имело значение теперь — близость сказочного, что сидел рядом и манил его своим жаром.

Дракон всматривается в золото его глаз, а Сокол ловит свое отражение в его зрачках. Легкого прикосновения к волосам ему совсем мало. Хочется почувствовать как скользит ладонь, зарываясь глубже, собирая и стягивая...

Внизу живота щекотно и сладко — растекается медом легкое возбуждение. Знакомое чувство, но ощущается куда острее. То ли из-за порошка, то ли из-за того что перед ним сказочный, которым он так восхищен.

Низкий голос придает словам еще больше значимости — действительно, какое ему теперь дело до Нави? Какое ему вообще дело до того что было и будет. Есть только сейчас. Есть только он и Змей. Остались в прошлом и жены, и Навь с Явью, и Хранители со своими заданиями, и всё то прочее, что было когда-то важным. В будущем тоже ему искать нечего — завтрашний день никогда не наступит. Всегда есть только сегодня и сейчас. И сейчас его беспокоит только то, как они непозволительно далеко друг от друга. Между ними слишком много воздуха, а он предпочел бы чтобы его не было вовсе...

И Финист тянется навстречу, когда лицо дракона оказывается совсем близко. Замирает в предвкушении, едва дыша и... Отворачивается, густо краснея.

Змей играет с ним, дразнит, растягивая удовольствие. Финист не против таких игр, но сейчас, под действием волшебной пыли его терпение стремительно тает. Он как околдованный может думать лишь о том, как сильно хочет коснуться дракона, прижаться к нему, почувствовать тепло его тела...

Всё же находит в себе силы запоздало ответить:

— Да, нам решать, — кивает, улыбается мягко, но взгляд не поднимает. — Теперь мы это можем.

Речи Змея всё сложнее ему даются. Предложения рассыпаются на отдельные слова и буквы, и никак не хотят обретать смысл. Но дракон спрашивает и будет уж совсем невежливо и некрасиво не ответить. Однако...

Сокол смотрит на дольку фрукта, нанизанную на коготь как на шпажку, истекающую соком, но манящую отнюдь не своей сладостью. Его и вовсе не волнует вкус плода, куда интереснее — познать остроту драконьего когтя. Он не медлит — лишь мгновение нужно чтобы приблизиться. Раскрасневшиеся губы раскрываются, впуская в свое жаркое нутро кончик пальца Змея. Он на дракона не смотрит. Не потому что стыдно, а потому, что знает что увидит в небесной синеве его глаз. И знает что не сможет удержаться и поспешит, испортив этим их маленькую игру. Юноша забирает кусочек аккуратно, не задевая подушечку пальца, но обхватывая коготь губами и скользя по нему, собирая сок.

Он не чувствует вкус фрукта. Он проглатывает его, кажется, даже не прожевав.

— Я думаю, — хотя на самом деле он и вовсе ни о чем не может думать, — что это не имеет никакого значения.

Ему невыносимо жарко и он стягивает алый свитер, оставаясь в белой футболке. Складывает его, пока пытается снова собрать мысли во что-то единое.

— Что там, что здесь я всё чувствую. Сейчас я вижу вас, и слышу, и могу потрогать, — осторожно и медленно тянется, чтобы коснуться самыми кончиками пальцев руки дракона. — Выдумка или реальность, но мое сердце бьется, — он скользит легко и невесомо, очерчивая венки и костяшки, отмечая для себя, что мелкие чешуйки теплые и гладкие. — А в легких полно воздуха, — наконец, он поднимает лицо, чтобы поймать взгляд Змея. — Разве этого не достаточно, чтобы жить и наслаждаться жизнью? Разве вы не вольны сейчас? Разве не можете сделать то, что хочется?

+4

13

Сокол для Змея – все равно, что лакомство, одно из яств на столе. Золото глаз привораживает, ни шанса отвести взгляд не даёт, распаляя алчное желание, потребность, одно из постоянных бесконечных «хочу» с передачей прав на единоличное владение. Ему доставляет приятное наслаждение наблюдать за тем, как расширяются зрачки напротив, как юноша послушно его предложения исполняет, как алые губы бережно и осторожно накрывают дольку фрукта, скользя по острой кайме угольного когтя. Горыныч чувствует жар его рта; видит напряжение в трепещущем теле, страдающе замершем в будто бы томительном ожидании – плавящееся точно воск сознание распаляется и само додумывает, что же будет дальше. Фантазия закручивается в спираль ворохом тёмно-серых перьев, лишает дыхания, отбрасывает лишнее в сторону.

Голос Финиста не громкий, мягкий. Его слушать хочется.

Его и самого – хочется.

— Не имеет, говоришь, - задумчиво произносит дракон, наклоняя голову к плечу; алые волосы огненными ручьями падают с плеч-скал, в глазах замерла небесная синь. Всё, что когда-то было подвластно крылатому будто бы заперто сейчас внутри. Будто вбито шипами, что когда-то украшали его шкуру, вовне, под кожу, вывернув наизнанку былое, оставив пришлое, новую суть, великолепное «ничего», которое теперь так страстно хочется забить «всем».

Шум в голове усиливается; далекий шепот схож с волнами прибоя, то подступает, усиливаясь, хватая со спины руками, утянуть в море-океан-бездну силясь, то отступает, затихая, теряя силы и волю.

Горыныч бесшумно вздыхает: кровь шумит в висках, ненадолго отрезвляя, когда гость отстраняется, чтобы стянуть с себя свитер. Змей и сам расстёгивает верхнюю пуговицу на рубашке, дёргая уголком губ. Поднимает бокал вина со стола, делает глоток, замирает и облизывается. Делает ещё один и внезапно подается вперед, к Финисту, чье лицо кажется сейчас по-детски невинным.

Совершенно соколику не подходит.

— И что же ты хочешь? То, зачем согласился остаться? – ответ его не интересует, ответ лежит прочитанным на лице птички письмом. Змей какое-то время пристально смотрит на Финиста, ощущая, как темнота зрачков утягивает за собой, с восторгом разглядывая хлопья золотой потали в радужке, втягивает чужой выдох приоткрытым ртом – и тянется к Финисту – ближе.

Змей накрывает губы сокола своими, сминая отсутствующее сопротивление; плавно сплетается-путается пальцами рук с чужими – когти едва не вспарывают тонкую кожу – и целует с жадностью, грубо прерывая разговор нетерпением.

Под пылью хочется всего и сейчас. Больше, чем обычно. Так сложно растянуть удовольствие, оставить на таинственное «потом» хоть бы кусочек.

Горынычу не в правилах отказывать себе самому в столь славной слабости.

Он нависает над юношей, вжимая того спиной в мягкие подушки, вдавливая собой; целует так, словно ещё немного и начнёт выгрызать его изнутри – зло, жадно, без права отказа.

Он знает, что ему не откажут.

Не эти глаза. Не это тело, тянущееся к нему с любопытством, с восторгом, почти с обожанием – о, как же всё это щекочет эго.

«Даже если будет немного больно, ты же постараешься ради меня, да, мой хороший?» — шёпот внутри двоится; сознание тлеет, изможденное мороками.

Накинутая цепь душит горло, выбивает след, болезненную дорожку из крови и пепла. Пока – лишь в воображении. «Пока».
Жертва не сможет ни отказаться, ни увернуться, если он прикажет. Но так ведь абсолютно не интересно. Даже не скучно, просто – не имеет никакого смысла.

Змей заводит руки сокола над его головой, вытягивает, отстраняясь на мгновение от истязаний, даря надежду на передышку; облизывается. Смотрит на вытянутое тело под собой, упирается коленом между ног Финиста. Цепляет футболку когтем – от горловины по центру – и ведёт вниз, разрывая с треском.

Внутри бушует пекло, огненное торнадо. Нелётная погода , как не крути.

Змей опускается на добычу плавно, аккуратно; упирается ладонью у его плеча, раскидывает крылья плащом поверх - настроение меняется, дёргается, переключаясь в момент – от желания сломать новую игрушку до накатившей нежности. Распухшие от поцелуев губы юноши притягивают взгляд, выбиваются из образа непорочного совершенства. Змей вновь застывает, пересекаясь взглядом; прикрывает веки и тянется – нежится – целовать его вновь, проникая глубже, хватаясь всё крепче, сжимая, сдавливая, припадая точно к ручью с ледяной водой. Пальцы сжимают чужую ладонь крепко – на белой коже расцветают красные всполохи – когти дракона остры.

«Моё сердце бьётся», — слова Финиста слышатся-чудятся, обволакивая со всех сторон туманной дымкой.
Змей чувствует сейчас, как сильно. И ему нравится.

+5

14

Истинную сущность дракона видно. Не спрячешь ее и не запрешь в хрупком сосуде как в стеклянной банке. Она проглядывается сквозь тонкую человеческую кожу крупной вязью чешуи, запахом гари исходящим от тела, звериным рокотом рвущимся из нутра. Даже закованный в людскую оболочку он все еще величественен и прекрасен, что невозможно отвести взгляд, невозможно не испытывать трепет. Вот что, должно быть, Сокола так манит - всё то звериное, что есть в нем самом откликается на всё звериное в Змее и это кажется таким естественным, что и мысли противиться не возникает.

И, о Боже, как же хорошо и приятно от того как дракон на него смотрит. Алчность в голубых глазах сверкает тысячью острейших стрел, призванных поразить его в самое сердце. Как же греет самолюбие чужая жажда обладать.

Ожидание, кажется, тянется целую вечность. Нетерпение жгучим, ядовитым соком бежит по венам и артериям, каждую клеточку тела заражая, захватывая, отравляя. Скапливается в кончиках пальцев напряженное волнение и уже бы хоть что-то... Уже бы хоть как-то...

Он хочет чтобы Змей загнал его до беспамятства, до сорванного голоса, до полного бессилия. Хочет быть искусанным, помеченным, присвоенным. Хочет...

"Хочу Вас..."

Но Финист не успевает и звука издать, только рвано вздохнуть, недобрав воздуха, который ему скоро будет так необходим. Дракон берет свое как настоящий завоеватель - не заискивая и не спрашивая разрешения. Нет ни смысла поднимать белый флаг, ни желания. Время переговоров кончилось и пора отдавать дань. Однако, юноша встречает Змея не как захватчика, а как освободителя. Как долгожданного спасителя, пусть тот спасает его не от врага, но от самого себя и собственной гнетущей пустоты. Слиться с ним, раствориться в драконе, познать эту яростную силу и напор - вот где блаженство, вот в чем суть всего сущего. Сейчас и... Всегда.

Губы дракона мягкие и на вкус такие же как вино что они пили. Их первый поцелуй далеко не робкий и томный как принято, а жадный и развязный, такой, что с места в карьер, такой, что обнажает все и без того очевидные желания, лишая их обоих остатков разума, выставляя напоказ обнаженную похоть. Змей не изучает его, не пробует, а пожирает как излюбленный десерт, как самое вкусное что есть на столе. И это заставляет его тело распаляться и плавиться. Он весь дрожит от накрывшего возбуждения. Вырываются на свободу первые, пока сдержанные стоны. Иглами колют руки звериные когти.

Кружится голова и перед прикрытыми глазами возникает видение, как они в своих истинных формах сцепившись когтистыми лапами несутся с огромной высоты в свободном падении, кружась и вихляя в странном птичьем ритуальном танце. Глупо выглядят маленькая птичка и огромный дракон, но танец их опасный и страстный. Может они отпустят друг друга у самой земли, а может разобьются об острые камни да так и останутся веками лежать, истлевая на солнце, обдуваемые ветрами...

Жар в теле нарастает как в горне кузнеца. Сердце гонит горячую густую кровь, вынуждая кожу раскраснеться. Дыхание сбитое, рваное, но он сам того хотел. А хочется всё больше и больше. Ближе, сильнее, ярче...

С губ слетает протяжный разочарованный стон, когда Змей от него отстраняется. Каждая секунда их маленького расставания, для лишенного терпения Сокола, невыносима и он почти что хнычет, кусая губы. Ерзает и трется пахом о колено дракона, не в силах удержать себя. Дикий, древний, непреодолимый инстинкт ведет его и требует большего. Коготь у горла, но ни тени испуга. Ему бы только снова прижаться к горячему телу - все мысли об этом. Касаться ему не дают, а так хочется и остается только извиваться, силясь приблизиться.

Раскинутые крылья тучей скрывают свет. Змей, наконец, снова к нему снисходит и Сокол тянется, жмется обнаженной теперь грудью. В поцелуях, все более настойчивых, теряется и стонет громче - пусть дракон знает как он его жаждет и как хорошо ему оттого что они сейчас вместе. Боль алым всполохом распарывает ладонь, но пролитой крови не жалко, а боль быстро бледнеет на фоне, уносящей все дальше от реальности, эйфории.

Теперь он точно знает что не обожжется. Он сгорит. Сгорит в этом яростном пламени до углей и пепла.

Но он и не против. Так гореть ему нравится.

+5

15

Из лёгких вырывается пламя, сгорая ещё до выдоха; почти как раньше, почти как если бы он был прежним. Сокол под ним податлив и мягок, раскрывается, гнётся навстречу, затапливая сознание страстью.

Им сейчас хорошо вместе, а будет ещё лучше. Дракону так точно. И целовать его вкусно. Затягивает.

И не хочется отпускать, не давать сделать ни вдоха, лишь сжать крепче, стиснуть с силой, чтоб во взгляде его отразился страх вперемежку с наслаждением. Увидеть этот контраст, выпить его до дна. Всего.

Откуда такая жадность только берется. Внезапно становится жаль, что использованные игрушки быстро теряют свой прежний лоск и интерес к ним уже не тот. С другой стороны, Финист отличается от тех, с кем дракон спал прежде.

Змей обводит пальцами – самыми подушечками, осторожничая – лицо сокола, очерчивает линию скул, касается губ, надавливая, вынуждая приоткрыть рот. Тянется к нему вновь, переплетаясь языками, толкаясь и ловя чужое дыхание. Не может сдержать усмешки от птичьего скулежа.

— Ну что ты, маленький, — шепчет дракон, вновь выпуская добычу из рук, но уже с тем, чтобы помочь ей избавиться от одежды – раздражает. Хочется видеть его перед собой полностью обнаженным, беззащитным, открытым. Хочется взять, что предлагают.
Золото завораживает.

Кроется в деталях, прячется в волосах, сверкает в радужке глаз – внутри ведь тоже наверняка имеется? – и дракон склоняется над сокровищем, действуя не в пример нежно и бережно. Едва касаясь нежной кожи ведет пальцами по приподнятой заднице, смачивает слюной ладонь и проводит по члену, не отрывая взгляда от сокола. Запахи еды смешались с терпким ароматом похоти, в глазах обоих – поволока, янтарная смола, в которую влипли без остатка, из которой не вырваться: одно сплошное желание, застывшее в камне.

Змей опускается к соколу, входит в него неспешно, прижимая его ноги к своим бедрам. Толкается, нависая, вновь целуя – затягивает, как воронка на глубину, самое дно. И – срывается, вбивая когти в мягкую плоть, до кровавых росчерков, до синяков, действуя жёстко, с силой, всё быстрей и быстрей. В голове – рокот, довольное звериное урчание. Ему – им – по душе такое угощение, они довольны тем, как птица бьётся в исступлении, запрокидывая голову, подставляясь под ласковые поцелуи, мешающиеся ядовитыми укусами кровавых меток. Ему нравится выбивать из сокола короткие частые вскрики, видеть выражение его лица. Чувствовать, как он плавится под ним, точно раскалённый металл, как меняется его настроение, стоит сменить темп, и как птичья жадность перевешивает драконью, когда юноша подмахивает в дрожащем нетерпении, если Змей замедляется, точно в издёвке. Их танец длится столько, сколько хватает сил. Сколько хватает непокрытых мест на шее и плечах Финиста, сколько хватает воздуха в груди.

В какой-то момент Змей прихватывает птицу за горло, почти распластавшись на нём, смотрит и смотрит в самую глубину бездны, отражающееся в его глазах, и давит, душит, выжимая его целиком здесь и сейчас. Ему важно поймать чужое удовольствие точно так же, как получить его самому. Но даже так Змей не может выпустить, не может разжать руку. Не хочет. Душит долго, сжимая, наслаждаясь видом, фиксируя и ломая любое сопротивление, если то вообще могло бы быть в зародыше. Лишь в последний момент он отпускает пальцы и даёт жертве сделать вздох, испытывая мрачное удовлетворение.

Отредактировано Zmei (30.06.2025 01:38:58)

+4

16

Всем своим существом он тянется навстречу дракону, желая его, мечтая о нем, скучая по нему даже сейчас, когда они и так уже ближе некуда.

Дракон трепетно его лица касается и на секунду кажется, что это не поглотившая их обоих страсть, а нечто большее, то что и в мыслях Соколу не произнести. Рассудок чуть прояснятся и он от дракона эту спонтанную нежность принимает с благодарностью. Ластится к руке, мягко изучающей контуры лица и завороженно смотрит как взгляд мужчины снова темнеет. Тонет тоже, накрытый новой волной похоти.

Змей освобождает его из плена одежды быстро и нетерпеливо - будто ребенок разворачивает конфету из фантика. И Финист с ним согласен - между ними не должно быть ничего кроме кожи да и от той бы избавиться. Улетает в сторону разорванная в клочья футболка (так ей и надо), отправляются в полет и джинсы, стянутые вместе с трусами (поделом нахальным тряпкам). И даже носочки им не нужны. Затопленное эйфорией сознание ликует, а он радостно смеется. Долой одежду! Сегодня ночью он свободен от бремени вещей!

Но смех его прерывается восхищенным вздохом - дракон над ним и сам обнажается. Финист скользит взглядом сверху вниз - по лицу и по шее, к ключицам и к груди, к горошинам сосков, к пупку и к паху... Член дракона уже сочится смазкой и юноша сглатывает, наполнившую рот слюну, чувствуя, как жар приливает к лицу.

Глаза в глаза - и снова искры. Они сплетаются вместе в тугой ком. Сокол обнимает дракона ногами и прижимается ближе, нетерпеливо ерзая, в отчаянных попытках урвать еще больше удовольствия. Должной подготовки не будет - он и сам о ней не просит, но знает что придется немного потерпеть. Но это не страшно, он будет хорошим, он будет послушным - ради дракона он всё стерпит.

Дракон входит аккуратно, пуская по телу электрический ток, наполняя болью и наслаждением. Сокол стонет в поцелуй протяжно и как-то даже облегченно - потому что вот оно, единение, которого он так ждал. Из нутра лезет счастливый блаженный смех, но гаснет, когда Змей срывается и впивается в него, оплетая, скручивая-стягивая. Болезненные вспышки тускнеют, приглушенные наркотиком и нарастающим удовольствием. Он доверчиво подставляет чувствительную шею, млея от примкнувшего к ней жаркого рта, дарящего поцелуи и укусы. Тонкое тело заточенное под чужие желания извивается в танце, повинуясь, прогибаясь, улавливая чужие приказы кожей.

Как же нравится ему это безапелляционная власть над собой. Как же хорошо оттого как дракон вжимает его в диван с яростной силой, с каждым грубым толчком отнимая вскрик. Закатываются глаза, полные слез от нестерпимого жара и удовольствия. Липнут к влажной коже светлые локоны. Он мучительно плавится в горячих когтистых лапах зверя, истекая слезами и соками.

Выгибается дугами и капризно дергает бедрами, насаживаясь сам, когда Змей снова его дразнит, не давая получить то, чего ему сейчас хочется больше всего на свете. А ведь он так близко. Вот-вот случится маленькая смерть, он чувствует, что она совсем рядом - то отступает, то приближается, с каждым разом оказываясь чуть ближе.

Рука на шее, но он не боится - в такие игры с ним уже тоже немножко играли. Дракон отнимает его кислород и дарит удовольствие от сжавшегося до предела тела.

Затуманенный страстью мозг не сразу понимает, что что-то не так. Воздуха в нем не осталось совсем и Финист цепляется за руку, давая понять, что достаточно, он больше не может, но вопреки этому дракон лишь сильнее сдавливает тонкую шейку. Во взгляде дракона ни тени жалости, только утягивающая в бездну тьма. Сокол изо всех своих сил пытается отнять лапу, бьется, мечется под придавившем его телом, пытается вырваться, но все бесполезно. Мутнеет сознание. Напряженное до предела тело дергается и сжимается на члене до боли... И только когда ему кажется что он вот-вот потеряет сознание, Змей отпускает его.

С первым же глотком воздуха приходит оргазм. Он содрогается и изливается с громким хриплым стоном. Дрожит мелко, загнанно дыша и через несколько сладостных мгновений обмякает, полностью расслабляясь. Отпускает жар и немого проясняется опьяненный наркотиком и возбуждением разум. Еще пульсирует внутри разлитое блаженство, но сладкую негу отравляет страх.

То что увидел он в глазах дракона - его напугало. Пусть тот остановился, но Финист знал, чувствовал, что не хотел, что мог душить бы его до конца. И только сейчас до него доходит с кем же он связался. За влечением он не видел, не хотел видеть правды. Привыкший к своим безобидным человеческим любовникам, он недооценил опасность зверя.

Мужчина тоже кончил, но все еще был в нем. Смотрел на него своими ледяными глазами не отрываясь, не моргая. И Финист под ним лежал в оцепенении, пронзенный этим взглядом, пытаясь распутать мысли, пытаясь сообразить как лучше ему уйти. Билось в висок единственное внятное слово:

"Бежать"

Отредактировано Finist (26.06.2025 16:16:51)

+3

17

Из глубины легких вырывается воздух, из горла – низкий стон, сопровождающий всколыхнувшуюся внутри нежность, заботливое касание к лицу пойманной птицы. Он смотрит в золотые глаза Финиста, заполняя его собой, вбиваясь всё жёстче с каждым последующим разом, всё злее, резче, скаля зубы в улыбке и почти не моргая: ему важно поймать чужие эмоции, впитать их целиком, забрать себе безвозвратно. Полностью.

Ему хочется утопить его собой. Как приливная волна в непогоду сносит свою жертву, подошедшую слишком близко, безжалостно разбивая его о берег, оттаскивая всё дальше в холодную пучину.

Всё дальше во тьму.
Ни намека на свет.

…Но дракон всё-таки останавливается, убирая руки на изящные плечи – ведет плавно, мягко. Склоняется вновь и влажно и долго целует Финиста, прикусывая его губы, проникая в его рот без сопротивления, наслаждаясь негой, впитывая его слабость.
Он видел этот взгляд. В последние мгновения, когда, казалось, всё предрешено; когда палач смилостивился, уступив пленнику еще один день. И живущее внутри чудище с довольным сытым урчанием тянулось и млело, купаясь в лучах закатного солнца. Солнца, что не за линию горизонта падало нынче, а в саму бездну.

На шее Финиста расцветает след от его рук; мелкие ссадины от когтей начинают кровоточить, но это пустяк.

— Как ты, мой хороший? – вкрадчиво интересуется Змей, лениво стекая с любовника и давая ему сделать вдох полной грудью. Ложе, на котором они устроились – не слишком-то и просторное, но Змею не хочется отпускать сокола так сразу. И он ведет по его груди рукой, опускаясь все ниже. Целует в изгиб плеча, прихватывая острыми зубами. Запахи всё ещё возбуждают, поднимают внутри тварь, что переступает с лапы на лапу, принюхиваясь, глотая вязкую слюну. Что смотрит и смотрит на добычу, на дичь, что ей принесли.

Так хочется её съесть.

Ни косточки не оставить.
Всю вылакать.
Плоть с костей слизать.

Сказочная суть любовника лишь дразнит, разгоняется пылью, продавливает странные идеи, от которых внутри бушует шторм – новый его виток, еще одно торнадо взлетает вверх очередной головой.

Если сказки бессмертны, можно есть их вечно, верно?

Выдох. Вдох. Губы щекочут лакомый кусочек – его так и тянет отмеченная всё больше темнеющей меткой шея, но он с явным сожалением отстраняется, поджимая под себя лапу и принимая сидячее положение.

Пытается уравновесить тьму, что жаждет поглотить свет. Почти получается.

Что там следует предложить тому, кого не хочешь выгонять прочь после хорошего секса? Когда хочешь продолжить трапезу чуть позже?..

Дракон наклоняет голову, затем поднимается и протягивает соколу руку.

— Может быть, хочешь в душ? – предлагает он пытливо. Взгляд липнет к истерзанной фигурке. Хочется её… сломать. Заставить выгибаться под собой и кричать по-разному. От мысли такой внутри словно струна натягивается, вибрируя (как же сладко). — Или поесть? Отдохнуть… в более комфортном месте, — рядом с залом есть несколько гостевых комнат, которые, впрочем, Змей не всегда использует как гостевые. Иногда развлечения надо растягивать.

— Что ты хочешь, птичка? – мягкая улыбка обманчива, лишь глаза не врут. Петля на шее затягивается всё сильнее. Хозяина дома ответ гостя не шибко интересует. Он за него давно уже всё решил, но отчего бы не поиграть в гостеприимство?

+4

18

Властный поцелуй запечатывает вдох внутри. Распарывает тонкую кожицу губ острый звериный клык. Собственная кровь на вкус такая же, как и любая другая - щиплет металлом кончик языка. Тяжесть тела дракона по-своему приятна и он бы непременно оценил, не будь это ловушкой, силком для глупых птичек. В истомленном жаром теле нет ни капли сил даже на то чтобы пошевелиться, не то что оттолкнуть. Кружится голова, полная пугающих мыслей.

От пожиравшего его пламени остались только тлеющие угли.

"Надо выбираться"

Но обескураживающая нежность, сменившая звериную жестокость, сбивает с толку. Только что дракон был готов задушить, порвать, сломать, а вот уже так ласков, трепетен и мил, что невольно мысли о побеге как-то отступают. Может он все не так понял? Может все не так страшно? Ведь Змей остановился, ведь Змей сделал ему так приятно... Но инстинкт, немногим раньше задвинутый влечением, вопит и требует - пора бежать. Финист собирает спутанные мысли в кучу, улыбается кротко и отвечает чуть хрипло:

- Хорошо... Мне очень хорошо.

Это правда. Остатки блаженного удовольствия лениво растекаются, щекочут, покалывают изнутри слабыми разрядами тока. Мелкой дрожью откликается на прикосновения особо чувствительная после оргазма кожа. Но соленый пот их тел, смешанный в тесных объятиях, жжет и щиплет раны от когтей и зубов. Он все еще во власти наркотиков - переливается и искрится фракталами радужный мир. Однако, контроля над собой уже больше, чем было. Кипящая от близости кровь разрушила часть фейских чар, а страх убил беспечную эйфорию.

- В душ... Я хочу в душ, - принимает он протянутую драконом руку и, чуть пошатнувшись, встает. Змей ловит его и прижимается, скользя пальцами по еще влажной коже спины, едва задевая когтями.

- В душ и без меня? - приторно тянет Змей ему на ушко, ласково сжимая ягодицу.

"Пиздец" - думает Финист, аккуратно выворачиваясь из объятий.

- Дайте мне минут пятнадцать привести себя в порядок, - нежная улыбка призвана обмануть бдительность зверя. - А потом приходите.

Он тянется, целует дракона в губы и в этот долгий, мягкий поцелуй вкладывает всю свою нежность и все свои сожаления о том, что эту связь придется разорвать раньше, чем они оба успеют насытиться друг другом. Жаль уходить вот так, но перспектива быть привязанным к одной из тех штук для пыток пугает его куда сильнее, чем невозможность провести со Змеем еще хоть немного времени.

Упорхнув в душ, он первым делом включает воду. Ловит свое отражение в зеркале и ахает.

"Господи, прости..."

На шее нет ни одного кусочка не помеченного губами, зубами, когтями и лапами дракона. Он весь в порезах и подтеках крови - удивительно только то, что это все не сильно его беспокоит, видимо, это пыль притупляет боль. Зачарованно касается следов страсти, этих символов драконьей жадности и печально вздыхает. Ну хоть что-то у него останется на память об этом коротком вечере, пусть и совсем ненадолго.

Наскоро обтершись смоченным в воде полотенцем, Финист применяет способность и выходит из ванной. Смотрит на Горыныча с опаской, но все в порядке - магия сработала и тот не обращает на его появление никакого внимания. Лениво развалившись на диванах, уплетает расставленные на столе вкусности и видимо очень терпеливо ждет, когда же истекут отмеренные пятнадцать минут. Финист любуется им таким разморенным, расслабленным, полностью нагим...

"Ля какой, как с картин этих... Как там... Ренессанс, ебать"

Сердце снова колет обидой. Мысли бегают, ища лазейку, ища возможность остаться, но птичья трусость перевешивает и отметает все сладкие доводы жадного, неугасаемого влечения. Он быстро натягивает джинсы и свитер, влезает в кроссовки, не утруждая себя ни поиском трусов, ни поиском носков - у него не так много времени, он не может использовать способность долго. Натягивает куртку уже на пути к лестнице. На первой ступеньке вдруг оборачивается, чтобы снова взглянуть на дракона. Ему так жаль, что нет даже возможности попрощаться... Не устояв возвращается, опускаясь на колени рядом с диваном.

- Простите... Я не хочу уходить, понимаете? Но я боюсь, что если останусь, то... Вы меня напугали, я не знаю в безопасности ли я... - сбивчивый, прерывистый шепот, который Змей все равно никак не услышит, но Финист чувствует что должен что-то сказать, хоть как-то оправдаться за свой недостойный побег. - Мы классно полетали вместе... Мне было очень хорошо... Да... Честно говоря, так хорошо мне вообще еще ни с кем не было, но... - лицо Змея манит его, хочется хотя бы еще раз коснуться алых губ, но Финист знает, что не сможет остановиться, не сможет оторваться от них, а значит не сможет уйти. - Мне правда очень жаль... До свидания, - нет ни сил, ни желания вымолвить "Прощайте". Ему не хочется ставить точку ну хотя бы в собственных мыслях.

Так быстро, как только позволяют возможности его тела сейчас, он поднимается наверх и радуется тому, что дверь в подвал не заперта. А вот выход из лавки... Финиста охватывает паника. В двери ключей нет. Он мечется по залу как перепуганный голубь, влетевший в открытую форточку чьей-то квартиры, ища взглядом ключи, надеясь, что они где-то на виду. С каждой секундой сердце стучит все быстрее - скоро, уже совсем скоро дракон пойдет к нему... К своему облегчению, он вдруг замечает табличку с надписью "Выход" над проходом в узкий коридор и тут же несется туда.

Дверь зарыта на щеколду, которая легко поддается. Прохладный, свежий воздух бьет в лицо, а Финист радуется вновь обретенной свободе. Но все же на пороге оглядывается - ему совсем не хочется уходить. С драконом ему было так волнительно, так горячо...

"Ну нахуй. Останусь - сожрет и не подавится. Пару дней дрочки и все сожаления пройдут" - он уже заведомо знает, что это вранье, уж больно дракон запал в душу.

Он прикрыл за собой дверь, искренне надеясь, что Змея не грабанут из-за него (а кто бы посмел?) и неспешно пошел в сторону улицы. Побег состоялся, он улизнул из логова зверя, оставшись даже, по большей части, целым. Ну лишь слегка покусанным.

"Бля, а деньги?"

Он вспоминает, что Змей не отдал ему деньги за вес и чертову склянку, но мысль о том чтобы вернуться откидывает сразу. Пусть с барыгой сами договариваются, он постоянный клиент, уж как-нибудь разберутся и без него.

Шаг. Шаг. Еще шаг...

А дальше происходит что-то странное. Финист идет вперед, но тело вдруг ведет в сторону и он едва не запинается о собственную ногу. Замирает. Пробует снова, но его будто что-то дергает назад. Еще и еще... Но невидимый барьер никак не поддается. Выступает холодный пот. Сердце трепещет тревожно. Он разбегается, но как подкошенный падает. Он повторяет это снова и снова, но все безуспешно. Мысли мечутся в беспорядке, отрицая происходящее, надеясь на то, что это какой-то дурацкий глюк, однако, попытки не дают результата. Что-то невидимое, что-то магическое сдерживает его, тянет назад словно за поводок.

"Что за хуйня?!"

Отредактировано Finist (19.07.2025 17:12:41)

+3

19

— Хорошо, — Змей скалится юноше в спину, провожая голодным взглядом; улыбка его и любая эмоция сходит на нет, когда Финист исчезает за песочного цвета дверью, украшенной вставкой из черных стеклянных панелей, отражающих мир зеркально. Вздыхает, расслабляясь. Тянется рукой к бокалу с вином, запрокидывая в пасть остатки. Алкоголь мягко обволакивает слизистую рта, скользит по языку в горло, пахнет сладким и терпким фруктом.

Птичка, птичка
В золотой клетке…
Что тебя ждёт –
Огонь или лёд?

Мурлычет внутри сознание, растекается удовольствие томной негой. Змей облизывает пальцы, всё ещё чувствуя чужой вкус, а их общий запах заполонил весь зал и зверь внутри рокочет, запуская когти в густой ворс ковра, тянет лапы жадно, желая сгрести под себя добычу, взять её ещё и снова, придушить и мучить… пока не наиграется сполна.

Зачем ему королевичи, зачем царевны, когда можно взять что угодно, лишь бы была мордашка посимпатичнее, и его уже возвысить – да ха-а, как нефиг плюнуть, если у тебя самого для этого есть бабки, статусность или связи.

Но вот в чем вопрос: а так ли оно в действительности необходимо, да и зачем вообще? Показывать своё добро кому-то дракону, по факту, не нужно. Ему не интересно хвалиться добычей, ему главное – ею обладать. Безраздельно владеть. Остальное – так, мелочи. В текущем виде, в том числе, ещё и способ стать чуть богаче, чтобы иметь больше интересных штучек в своей коллекции.
Больше всего иметь и вся.

Копчёные ломтики мяса плавятся на языке. Время отмеряет свой ход, теряя минуты в секундах. Змей лениво насыщает желудок, мысленно рисуя перед глазами личико новой игрушки, его покорный взгляд, его взгляд испуганный, его сладкий голос и губы, которые так и тянет заткнуть поцелуем. Ещё одним, ещё раз.

Он не наигрался.

Сколько уже прошло?

Счет времени потерян, но, наверное, в своем доме дракон имеет полное право идти куда хочет когда хочет, так?..

Дракон плавно перетекает в сидячее положение из полулежа; тянется с наслаждением, вздыхая. Сползает лапами на пол и поднимается неспешно, словно растягивая время – дает мальчишке еще пару минут отдышаться.

Цокает к двери, за которой шумит вода. Тянет на себя ручку и понимает, что…

— Хм. – Змей опирается плечом на дверной косяк, изучая пустое помещение с любопытством. Выход просматривался с дивана прекрасно – соколик не мог проскочить мимо него незамеченным. Только если не обладает какой-нибудь невидимостью. – Сбежать решил, значит? – тянет Змей себе под нос, чувствуя, как томная нега и предвкушение второго захода сменяется азартом охоты.

— Ка-а-ак интерессно, —  Горыныч обводит взглядом помещение, словно подозревая, что Финист еще может быть где-то рядом (и, скорее всего, так оно и есть), затем пожимает плечами и заходит в ванную сам, залезая в кабинку и делая воду прохладней.

Что же, что-о же-е. Ему соверше-енно некуда спешить. Отдаляться Змей Финисту не разрешал, значит, у пленника особо вариантов, в общем-то, не имеется.

Горыныч, конечно, мог бы рвануть сейчас по следам беглеца. Поискать его, играя в догонялки или кошки-мышки… но зачем?

Закон сохранения энергии в действии. Зачем идти куда-то, если этот кто-то в итоге придет к тебе сам? Еще и по собственной воле… возможно.

…Да?

Он мог бы позвать его, подождав какое-то время. Дав подумать. Прикинуть варианты. Наверняка птичка сейчас потеряна и напугана – вот же б е д н я ж к а. Он мог бы объяснить ему новые правила и реальность, но тогда всё будет бессмысленно и скучно.

«Ску-у-ука сме-ертная» — напевает сомн голосов в голове и Горыныч смеется, глядя в зеркало. Сушит волосы, накидывает халат, выходит, чистый и свежий. Неторопливо убирает всё, что они тут натворили со скрупулезностью любезного хозяина, готовящегося к новым гостям. Собирает остатки одежды и находит чужие труселя.

На губах играет улыбка.

Дракон внутри издевательски хихикает, веселясь как ребенок в кои-то веки. Ему забавно и хорошо, и почти сыто.

Он заканчивает с уборкой, затем выключает свет и поднимается на этаж выше, ступая мягко. Принюхивается осторожно, проверяя – не здесь ли его гость?

Был…

Но и след простыл.

Надо же, шустрый какой.

Дверь черного хода открыта. Горыныч хмурится недовольно – так ведь и обокрасть могут. Надо бы добавить больше дверей и замков, а то как-то… Конечно, за столько лет его жизни в этом районе местные привыкли уже, что соваться к дракону в логово – занятие так себе, не очень умное, после которого люди пропадают с концами, но все же пренебрегать основными постулатами, да и этикетом банальным, ну!..

— Двери надо закрывать, — задумчиво тянет дракон, но останавливается на пороге и, в противовес словам, толкает её от себя. В узкий коридор, соединяющий лестничный пролет, где слипаются воедино подвал, сердцевина с сокровищами и второй этаж, где обитает сам ящер, врывается ночной ветерок.

Недовольство накатывает волнами. Всё больше. И больше.

Сможет ли он выждать того, когда птичка дозреет?

Нет.

«Иди ко мне», — зовет Горыныч, чувствуя все большее раздражение. «Я тебя никуда не отпускал, сладкий мой».

Очень хочется увидеть выражение лица Финиста. И его беспомощность.
И страх.

Увидеть эту дивную смесь, загребая его в объятия; ощутить, как колотится его сердечко, обманчиво ласково прижимая к себе. Пообещать вкрадчиво, что он останется с ним теперь на веки вечные,  заточенный в клетку, лишенную дверей.

Как отреагирует птичка? Что скажет? Будет ли биться за свободу или примет свою судьбу покорно, позволяя подрезать крылья?

Отредактировано Zmei (27.07.2025 14:12:36)

+2


Вы здесь » lies of tales » Настоящее » Лучше птичку в руках // 03.11.15