Он неподвижно лежит на ледяном, усеянном бетонной крошкой полу. Его мелко колотит. Виновны ли в этом сырость и холод или это страх заполз за ворот - не разобрать. Может быть все вместе, а может быть так проявляются последствия двух ударов электрошокером, кто ж теперь скажет наверняка?

Мысли туго ворочаются в почти пустой, дезориентированной голове. Может, конечно, и был какой-то смысл попытаться собраться и успокоиться, но вот как-то не получалось. Пока он сюда ехал мозг так и не выдал однозначного ответа на вопрос: "Какого хуя?".

Затекли до онемения перетянутые за спиной руки. Эти ублюдки точно знали, что у него за способность - будь это хлороформ или еще какая дрянь, то он успел бы выскользнуть, смог бы просочиться сквозь пальцы. Но нет, сработали четко и даже ноги перевязали, зная, что только лишь связанные руки не помешали бы ему уйти.

Он думал, что все идет как надо, что внедрение успешно состоялось. Пускай сейчас эти придурки замолкают, прерывая карточную игру, когда он заходит на точку. Пусть они провожают его недоверчивыми взглядами, когда он забирает вес. Следят за ним, морозят, отвечают на вопросы сухо, а то и вовсе не отвечают. Но он знает - пройдут недели, может месяцы, но они к нему привыкнут. Однажды, он придёт, а ему крикнут из соседней комнаты мол "О, это ты, возьми сам, мы тут с парнями заняты". Однажды, недоверчивые взгляды сменят убогие шуточки и безобидные тычки. Кто-то, возможно, даже проникнется к нему и начнёт доверять что-то личное и сокровенное. Ну как у таких ребят принято - какую телку бы выебал, а на какой бы хотел жениться. Или вот за тачку начнут втирать какая красивее и лучше. Может быть, однажды, кто-то совсем уж расчувствуется и решит, что Финист отличный парень для того чтобы вывернуть перед ним наизнанку душу о том, как же погано живётся.

Вот тогда и начнётся его охота. Он будет собирать эти истории. Будет запоминать их, будет ловить мельчайшие детали и даже то, что не было сказано, пропущено намеренно, потому что именно там зачастую и кроется то, что ему нужно - ключик, открывающий двери ко всему тайному. Размеры поставок, суммы сделок, места, клички, имена, даты и даже сколько стволов возьмут на дело - всё это он бережно принесёт на своём соколином хвостике к порогу Хранителей.

Он не думает о том хорошо это или плохо. Правильно ли он поступает и ради чего это всё. Ему это просто нравится, как кому-то нравится петь, а кому-то сидеть в офисе, следя за графиками акций. Ему просто нравится сам процесс, чувство опасности и скрытая власть над ними. То что они сидят рядом, ничего не подозревая, и обсуждают очередную попсовую певичку, когда он, в этот момент, внимательно вслушивается и всматривается, ожидая что кто-то выдаст новую детальку пазла. Он снова хищник. Выслеживает, ждет и бросается в подходящий момент на свою, ничего не подозревающую, жертву, так и оставаясь в слепой зоне, никем не замеченный и не раскрытый. Вынуждая их гадать, откуда и кем был нанесён удар.

Да, никаких похвал и наград. И даже жертву он хватает не своими когтями. Но он-то знает какую роль сыграл, он-то знает, что без него может и не вышло бы ничего. Ему этого хватает. Кто-то может скажет, что какая ж он падаль, раз работает и на тех и на этих. Тот, кто без зазрения совести предаёт чужое доверие, тот кто не хочет принимать сторону, оставаясь сидеть на двух стульях. Нет ему места ни среди чужих, ни среди своих. Да и по сути нет для него ни своих, ни чужих - он сам по себе. Для Хранителей он тоже не больше чем полезный преступник, выслуживающийся в обмен на свободу. Но ему все равно. Он чувствует себя живым и сильным, почти таким, каким был когда-то. И этого достаточно.

Сейчас, правда, когда носок чужого ботинка поворачивает его безвольную голову, он себя сильным совсем не ощущает. Не дергается - тело все еще оглушенное, непослушное.
Смотрит в довольное, прямо таки светящееся удовольствием, лицо мужчины со стальными глазами и чувствует как бегут по спине мурашки. Смысл слов незнакомца ускользает, ясно только, что личико приглянулось. Только вот хорошо ли это для него?

"Бля, везет же мне на рыжих"

Мысль не полезная, но какая есть. Деваться все равно некуда, ему только что и остается прикинуться веткой, глупой птичкой, обычным курьером, которого по какой-то нелепой ошибке притащили сюда непонятно за что. Ведь он ничего не знает, ведь он просто делает что ему скажут...

Но правда такова, что он попал в руки к настоящему палачу. Он видел таких, встречал в узких коридорах преступных нор, но никогда еще не имел дело лично, тет-а-тет так сказать. Он знал, что такие любители строгих черных костюмчиков самые отбитые твари, получающие от своей работы максимум удовольствия. Даром что человек, человеком тут и не пахнет. Таких посылают что бы что-то узнать. Или чтобы наказать с особым пристрастием.

Палец скользит по губе почти нежно и это было бы даже сексуально, будь они любовниками, но сейчас Финисту хочется оттолкнуть наглую руку, утереться и убежать. Да где уж...

Череда пинков отнимает воздух и несколько тихих стонов. Боль врезается в него вместе с носком ботинка и расползается от живота, впиваясь в мозг, подавая сигналы телу, что оно в опасности. Да только хули толку - он и так знает что дело дрянь. Сокол подтягивает коленки к груди, в наивной, но невольной попытке защититься. Открывает и закрывает рот, тщетно пытаясь втянуть кислород. Мычит и рвано вздыхает, когда за волосы тянут с силой. Смотрит в равнодушные, холодные глаза:

- Дядь, я не понимаю чего ты хочешь... Это какая-то ошибка, - хрипит, почти скулит жалобно, всем видом давая понять, что чтобы там ни было - он совсем-совсем не при чем.

И глаза его - самые чистые, самые честные. Жаль, что эту игру никто не оценит. Если бы с ним хотели говорить и если бы его хотели слушать, то разговор бы шел в другом месте и в другом духе.

Отредактировано Finist (30.06.2025 15:49:31)

Он по взгляду понимает - мужик в нём разочарован. Не поверил ему, конечно, ни-ху-я. Но он, судя по всему, не расстроился - должно быть, никуда не спешит.

Дрожь всё не унимается, а вот мозг немного взбодрился. Боль отлично мобилизует организм, есть у неё такое полезное свойство. А Финисту как раз сейчас надо подумать. Ему надо очень хорошо подумать над каждым словом, что выпорхнет сегодня из его рта. А в том, что рыжий спросит его снова он нисколько не сомневается - иначе зачем всё это рандеву? Не похоже на свиданку. Если, конечно, у мужчины не припрятан в углу склада засервированный столик с белоснежной скатертью и зажжёнными свечами.

Не, его будут пытать. В этом он нисколько не сомневается - ребятки с мрачными рожами не любят тратить время зря и не стали бы тратить его на какого-то курьера, если бы у них не было чёткого подозрения. Фактов у них нет - если бы были, то тоже не стали бы тратить время на вопросы. Значит - у них что-то есть, значит - они где-то порылись и вытащили на свет какой-то компромат, но сами вот не уверены. Решили поступить как взрослые и спросить прямо.

Знать бы только что именно они нашли...

Но Финисту некогда перебирать в голове все свои косяки - рыжий, наверное, всё-таки обиделся.

Сокол вскрикивает. Из глаз непроизвольно брызгают слезы. Нестерпимая, острая боль иглами пронзает голову. Мелкие камушки и осколки стекла царапают кожу перетянутых за спиной рук, впиваются даже сквозь слои одежды. Он позорно скулит и хнычет. Перебирает ступнями, силясь снизить натяжение, но это не особо помогает. Они вроде не так далеко ушли, но Финист сполна успел насладиться прогулкой.

Ледяные капли разбиваются о голову. Вода попадает в глаза, стекает, соединившись со слезами, по лицу и шее, за ворот, пропитывая влагой ткань, вызывая сонмы мурашек. А ведь он только-только согрелся благодаря их небольшому променаду.

Финист храбрится как может. Нельзя сейчас терять бодрость духа. Да, ему очень страшно, даже страшнее, чем когда его избивали на кладбище, но все же не так страшно, как когда вбивали гвозди в крышку его гроба. Он с этим справится. Они ничего не знают - ему нужно только терпеть и убедительно играть. Он переживет это всё даже в компании истеричной дамы - боли.

Правда же?

А какие еще варианты? Вариантов больше нет - никто не знает что он здесь, никто не придёт ему на помощь. А если он вдруг решит исповедаться перед этим мужиком в том, что работает на Хранителей... Нет, не известно где его запрут и чему подвергнут - Сокол уже слишком хорошо знает, что всегда может быть ещё хуже. Так что единственная возможность выбраться отсюда хоть сколько-нибудь целым - очень убедительно пиздеть.

Онемевшие руки и ноги, боль, растекающаяся от центра живота, измученная голова - все это потихоньку сливается в одну мелодию. Наверняка, ноты будут добавляться и добавляться - рыжий, судя по всему, умеет управлять этим оркестром. С педантичностью сноба из филармонии, будет извлекать звуки постепенно, один за одним. Типа такой охуевший, невероятно талантливый дирижёр. Музыка страданий будет набирать обороты, становиться насыщеннее и глубже, пока не собьётся, не сломается ритм, пока всего не станет так много, что в конце концов, всё превратится в какофонию, грязную, никому не понятную муть.

Вообще обидно, что его к такому особо не готовили. Все его знания о работе информатора он из фильмов взял. Ну а как ему ещё учиться? Хранители никакой методички не выдали, на курсы агентов под прикрытием не записали. Инструкции у них вообще обычно очень скупые - на мол микрофон, прицепи к одежде и пиздуй. Вот и все инструкции.

Хотя после прошлого раза могли бы и совет какой дать...

Рыжий решил поделиться с ним своими соображениями. Это даже хорошо, ведь он пока может просто послушать, а если повезет, то и узнать за какой такой конкретно грех он тут находится и от чего ему предстоит старательно отмазываться.

На "маленького пидораса" он не обижается. А вот в целом весь рассказ заставляет внутренне напрячься еще сильнее. Однако, подробностей нет, отмазываться пока не от чего. Значит тактика все та же - плакать, молить и всё-всё отрицать. Ну и раз его палач хочет историю, то будет ему история и даже правдивая.

– Я не понимаю... Я ничего... - о лицо разбивается очередная капля и он жмурится от попавшей в глаза воды. - Если это из-за пропавшего веса, то клянусь, это не я... - и это правда, к пропавшей пыли он не имеет никакого отношения. Они и не досчитались-то всего нескольких грамм, но куда те могли деться так и осталось загадкой. Хуйня, конечно, а не история, но так хотя бы он не выдаст, что понимает о чем конкретно говорит рыжий. - В тот день много кто на точку заходил, почему вы меня подозреваете... - голос почти истеричный, обиженный, а слезы на глаза сами собой наворачиваются.

Ну, это было ожидаемо. История у него хуевая, а лучше ничего и не придумывается. Думать-то надо быстро, но попробуй собери из роящегося хаоса мыслишек-оборванцев что-то дельное. Из-за пристального внимания стальных глаз кажется, что мужик уже как вор-домушник в голову к нему залез и шарится там в поисках ответов, нагло раскидывая все что не интересует, учиняя полный бардак. Это конечно бред - не может, он же чертов человек и вообще нихуя в магию не умеет. Хотя как следует измучить, буквально залезть под кожу, снимая ее кусочками, сунуть руки в распоротый живот (или что там еще может придумать больной садистический мозг?) - это может. Для того чтобы быть жестоким чудищем не обязательно являться сказкой.

Его сносит пинком - он даже не успевает внутренне подготовиться. Хотя тут готовься - не готовься, а толку ноль. Даже смешно от того как крепко они его связали. Будто он мускулистый буйвол, способный руками гнуть железо, а не маленькая птичка с полыми косточками, лишенная когтей. Он сейчас беспомощнее птенца выпавшего из гнезда: ни прикрыться руками, ни убежать, только рот свободен, да и то - мамка не придет на жалобный писк.

Удар безжалостный, полный обиды и разочарования, пришедшийся куда-то в район уха сотрясает все то немногое, что успело собраться в какую-никакую, а историю. Темнеет в глазах и все кружится как на ебаной карусели, смазывается в серую муть - будто пошла рябь по уличной луже от брошенного в нее камня. И боль, ну конечно боль, впивается в висок и пульсирует, отдавая в глаз и вглубь мозга, который уже верещит: "Осторожно! Критические повреждения!" Да нет, головушка, что уж тут критичного, ты можешь выдержать больше и тебе придется. А ведь было бы так здорово, потерять сознание...

Он снова лежит и они все там же с чего и начали. Только вот он уже чуть менее свежий. Вяло стонет, мычит, по щеке стекает слюна - ой как неловко. Мучитель дал передышку, но Финисту очень важно знать чем же таким тот занимается, что готовит для его маленькой хрупкой тушки? Неизвестность пугает, хотя знать что будет тоже не хочется. Но он все же выискивает глазами размытую черно-белую фигуру с ярким акцентом волос. Тот отошел и с чем-то возится спиной к нему. До Сокола долго доходит, но когда доходит - холод бежит по позвоночнику, а мутить начинает еще сильнее.

"Да ну блять..."

Его выебут. Выебут и даже не спросят. Че-то этот урод говорил уже про его личико, но он тогда пытался собрать себя обратно в подобие мыслящего существа и проморгал суть комплимента. Перспектива держать во рту грязный хер этого уебка нисколько не вдохновляет. Ему как-то удавалось до сих пор избегать изнасилования. Вот принуждения были, но там все же другое... А вот так откровенно и бессовестно его еще не брали.

"Только сунься мудила и можешь попрощаться с хуем"

Финиста снова трясет, но уже не только от холода и боли, но и от затаенной злобы, что начинает просачиваться наружу - вытекает по капле желчный яд. Тяжело, блять, очень тяжело. Как же это его заебало. Как же его заебало, что каждый гнилой придурок, что хоть немного сильнее его, считает его мальчиком для битья или утех. Как же его заебло, что все они тянут свои жадные ручонки, смеются над ним, унижают. Он живет в этом мире плевков, тычков и подзатыльников и все это совсем не похоже на сказку. Не полет, а...

Мужик идет к нему и Сокол испуганно сжимается. Зашевелились, забегали мыслишки в бесплодных попытках избежать страшной участи, но он вдруг замечает, что член наружу не торчит и все вообще упаковано, как и было до этого.

"Что, блять, дружочек не встал?" - проглоченный злорадный смешок.

Это хорошо, очень хорошо - ему вот совсем не любопытно каков на вкус член рыжего уебка. А остальное он как-нибудь перетерпит.

От руки хочется увернуться - ему и простое прикосновение от этого мужика дается с трудом. Мерзко. Будто рука его касающаяся измазана в говне. И откуда в нем такая брезгливость? Но сердцу не прикажешь - не мил ему рыжий палач.

Он дергается, когда видит нож - ну, понеслась коза по ипподрому. Мудила своими силами уже не справляется, однако. Это даже немного смешно - такой большой и страшный, а без ножичка не может. Финист видел в передачах про серийных убийц - ножами маньяки компенсируют свою эректильную дисфункцию.

Злоба и гнев придают сил - пусть он не может бороться, но он уже решил, что нихуя этой истеричной обиженке не расскажет. Пусть тот хоть по кусочкам его разберет - до пизды, он будет держаться. Ибо нехуй обижать слабых.

Но тот пока только пилит стягивающий скотч. Получается правда плохо - криворукий какой-то, ну кто ж так режет? Ослабленный скотч открывает доступ к большему объему кислорода. Финист жадно глотает сырой воздух, набирая полную грудь, испытывая короткое облегчение. Случайные раны от ножа щиплет и саднит, но ему ли бояться такой мелочи? Он проходил через подобное тысячи раз и задолго до рождения рыжего мудилы. Еще из хорошего - давление пут на руки тоже чуть-чуть ослабло и он ощутил как застоявшаяся кровь начала движение по онемевшим, ставшим почти чужими, конечностям.

Но это, разумеется, не повод для радости. Тем более, что у него снова отбирают дыхание и оставляют даже меньше, чем было. Мужик весит целую тонну, а может и больше и Финист чувствует как хрустят тонкие косточки ребер, явно не выдерживая такой крупой ноши. Но вопреки всему, пока держатся не ломаясь, а лишь прогибаясь и прижимаясь теснее к сердцу и легким.

Финист задыхается, пытается схватить воздух губами, вцепиться в него зубами, бесполезно открывая и закрывая рот. Ему очень страшно, но он себя успокаивает - это все еще не два метра земли над ним, а только-лишь человек, который рано или поздно наиграется.

Но нож, не ведающий ничего о том кто прав, а кто виноват, не ведающий даже какому уроду служит, уже занесен. Финист не успевает даже шелохнуться, только лишь моргнуть - сталь проносится серебристой искоркой, распарывая веко, впиваясь в глазницу.

Мгновение абсолютной тишины, будто даже дождь охуел от развернувшейся драмы и перестал отбивать рваный ритм по крыше. Все замерло: нож в глазу, силящаяся вздыматься грудь, мысли в многострадальной голове. А потом... А потом - раздирающий горло крик, птичий отчаянный клекот, стекающий в вой и скулеж. Он мечется, дергается, елозит под придавившим его телом, но то лишь копошение червя, под безжалостной подошвой любопытного ребенка - ни двинуться, ни вздохнуть, ни уж тем более достать, приводящий в ужас клинок.

Интенсивная, пульсирующая, острая и невыносимая боль, которую никак не заглушить, от которой не убежать и не спрятаться, впивается в само существо, разъедая и стирая все, что было "до". Неприкрытая, голая, лишающая рассудка - истеричная сука, требующая внимания только к себе.

Но есть еще тот, кто ее причинил - уебок, выродок отнявший его прекрасный золотой глаз. Финист усилием воли сосредотачивается на ненависти к нему, чувствуя выброс жара в груди, чувствуя, как вырывается наружу подавляемый годами проклятый гнев - перегнившее зло от многочисленных обид. Не стихающая ни на мгновение боль - лишь масло пролитое в костер.

Стихает вой. Только тихий скулеж и мычания, но и те он пытается задавить, кусая губы, забирая и запечатывая внутри все, что может стать музыкой для его палача. Хуй ему. Хуй, хуй, хуй. Соколу надоело быть вечной жертвой. Хватит... Надоело...

Заебало.

- Зае... - слабый, тихий голос, обрывается на середине слова. Нет, так не пойдет, пусть сука слышит его как следует. - За-е-ба-ло, - говорит громче и вдруг растекается широкой, злой, безумной улыбкой. Находит целым глазом лицо рыжего и впивается в него как в добычу - яростно и цепко. - Ты, уебок, даже не представляешь... - горло дерет сухостью, дыхания не хватает, но он старательно проталкивает слова сквозь сжатые зубы, даже честно старается правильно все выговаривать на ебучем чужеродном языке. - Да и откуда... такому долбоебу... это знать, - хриплый смешок. - Целители из Центра... будут восстанавливать глаз... целую вечность...

Он знает, что ему придется расплатиться за это. Он точно об этом пожалеет. Но сейчас ему все равно - они кормили его дерьмом так долго, так пусть не удивляются, что сейчас его выворачивает наизнанку.

Сокол, блять, птица гордая и он больше не может делать вид, что это не так.

Он был способен выдержать ярость дракона. Он смог пережить сырой, затхлый холод и тьму могилы. Он смог залезть в самые мрачные трещины этого города и обжиться там среди всякой мрази. Он мог вытерпеть многое - от тычков и оскорблений до побоев и даже почти настоящей смерти.

Но он не может уместить в себе того безумия и той злобы, что выливает на него этот рыжий ублюдок.

Едва затухающая боль - но вот клинок проворачивается в глазнице и Финист захлебывается хрипом. Удивительное дело - издеваются только над головой, но кажется будто через все тело протянули тонкий крюк, намотали на него пучок нервов и тянут, вынуждая корчиться в муках. Пальцы скребут по бетонному полу сжимаясь и разжимаясь, пытаясь уцепиться, пытаясь ухватиться хоть за что-то - невольные движения, попытка сбежать, уйти, облегчить хоть как-то случившийся ад. Мелкая крошка забивается под ногти, раня тонкую, беззащитную кожу под пластиной. Но он этого не чувствует - эти незначительные ранки не способны отвлечь от боли настоящей, всепоглощающей, пожирающей его самого и все его мысли.

Хотя мыслей вообще-то и нет. Только ужас - тело бьётся в агонии, совершенно уверенное в том, что его убивают. Мышцы сжимаются и разжимаются, трясется в конвульсиях обезумевшая плоть.

Застрявшая в силках птица.

Дичь. Дичь. Дичь.

Он кричит, хрипит какие-то ругательства, ослепленный болью, не помнящий себя, забывший мир, сузившийся до маленького кусочка - вывороченной глазницы. 

Проходит вечность, прежде чем нож покидает его. Соколу некогда было следить за своим палачом - он отвлекся на старую токсичную подругу, чьи новые грани ему довелось сегодня познать. Короткая передышка дает возможность втянуть жадно воздух и сморгнуть наплывшие слезы с правого глаза, но это не приносит ни капли облегчения, только сожаления о том, что он все еще может дышать и чувствовать.

Вспыхивает с новой силой безудержная ярость - извращенная тварь дрочит прямо перед его лицом. Смотрит так жадно и кажется даже будто вот-вот потечет слюна. Мерзкое, отвратительное, лишенное божественной искры, создание тьмы.

- Про... клят... Будь... Проклят... Ты... - слова едва ли слышно, но он все равно и не смог бы договорить.

Финисту бы в голову такое не могло прийти, но пришло - одновременно с членом уебка. Но он не способен это осознать - вновь боль отнимает все.

Вот только на его беду прорываются в мозг обрывистые куски отвратительной реальности - чавкающий звук плоти, кроваво-мускусная вонь и ускоряющиеся толчки, увеличивающие интенсивность страданий.

О Господь! Смилуйся! Покарай эту тварь и избавь от страданий! О Господь, не позволь такому чудовищу и дальше бродить по земле! Пусть он...

"Сдохнет! Сдохнет! Сдохнет!"

Сокол впервые способен подумать о недопустимом, представить немыслимое - пожелать смерти человеку. Сценарий сломан - он может убить защищая себя... Но не дотянуться, не впиться пальцами в лицо рыжей мрази, не вывернуть его наизнанку, не задушить, не вырвать сердце...

Ни-че-го.

Все что у него есть - боль и унижение.

И Бог тоже не спешит покарать ублюдка. Или хотя бы, подарить покой его телу, лишив сознания.

Поднимается из недр желудка едкий желчный сок, а больше там ничего и нет - Сокол не успел подкрепиться. Подкатывает к горлу, но не может выйти наружу и Финист давится собственной желчью, кашляет, захлебываясь.

И нет конца и края этой пытке. Нет надежды на чудо. Весь мир оставил Финиста наедине с чудовищем, чья тьма втекала прямо в голову вместе с гнилым семенем.

Отредактировано Finist (01.08.2025 15:58:40)

Сознание все же уносится далеко-далеко, потерявшее всякую волю и смысл. Блаженная тьма опускает его в забытье, но для него лишь на мгновение. Боль возвращает его, чтобы вытянуть, выжать последние силы из измученного тела.

Кажется он больше не способен даже на стон или хоть на единую связную мысль - голова объята адским пламенем, кипят и шипят вытраханные ошметки мозгов. Надорвавшееся сердце притихает и сжимается уж как-то совсем обреченно.

Но проклятое тело всё борется, старается бегло залатать зияющую, сочащуюся кровью, глазной жидкостью и спермой ублюдка, дыру. Не даёт отключиться надолго, шепчет - так надо, ты всё ещё в опасности, нельзя спать, а то погибнешь. Глупое тело не знает, что не он не может умереть, а потому пыжится, силится сделать всё возможное, чтобы продлить жалкое беспомощное существование. Даже при том, что владелец вовсе такого существования не желает.

Ох, наивное тело, сколько удовольствий ты знаешь и сколько боли. Как... Как умещается в тебе всё это? Как ты не видишь, глупая туша, что смысла поддерживать жизнь больше нет? Отравленное ядом богомерзкой твари ты не должно больше хотеть чего-либо, не можешь ты цепляться за жалкие крохи секунд и минут, чтобы сделать ещё один вдох. Ты, слабый комок мяса и нервов, должен сдаться, пристыженный своей никчемностью. Прекрати упрямо держаться за край. Отпусти вольную душу.

Умоляю. Отпусти.

Но сознание теплится, сверкает, блестит на дне уцелевшего глаза. Что-то, что способно хоть как-то мыслить, ещё здесь, мечется внутри, запертое в агонии.

Он осознает, что с ним что-то делают и делают хуже, но не может понять что. Все сливается в мутную кашу и там уже не разобрать где и как болит - будто он весь одна сплошная рана. Дергаются, натягиваются ниточки нервов, визжащие в истерике, уверяющие, что они так больше не могут, что так, блять, нельзя.

Отпущенный из пут, он не чувствует облегчения - сил нет даже чтобы пошевелить рукой. Сломала в силках крылышки, отчаявшаяся птица.

Выгорели даже ярость и праведный гнев - осталась лишь горстка тлеющих углей да и те не способны обжечь насильника.

Нет, не ветер ты, мудило. Ты чума, ты гниль, ты грязь, ты кара и проклятие. Ты не можешь быть Божьим творением, не можешь ты как равный ходить по земле. Ты оскверняешь все чего касаешься. Ты чужд этому миру. Всё живое не может даже смотреть на тебя. Солнечный луч никогда не согреет, а трава не коснется голеней, чтобы ласково пощекотать. Родная мать тебя отбросила в ужасе как только увидела. Ты лишён всего, что доступно большинству просто по праву рождения. Ты ошметок плоти, выживший просто на зло, вопреки миру, а не для.

А что если это и есть конец? Ходит ведь слух, что жизнь Бессмертного можно забрать - для этого нужен лишь безумец-человек и нож.

Растрескавшиеся сухие губы расплываются в жалком подобии усмешки - злой в своей сути, но усталой и бессильной. Смешно. Как же смешно. Вот он думал, что лучше уж отправиться на перевоплощение, но стоило только промелькнуть мыслишке о настоящей, реальной смерти - и появился вдруг вкус к жизни.

Тело согласно захлебнуться в мучениях, но лишь бы выторговать себе ещё хоть минутку.

Вот так значит, да? Его жизнь оборвётся здесь, под равнодушный стук дождя?

Ну и похуй.

Сгорел сарай, гори и хата.

Он так устал...

– Совсем тупой... тут ты, - едва шевелятся губы, горло жжет сухостью и желчью. - Пол жизни прожил... а куда член пихать... так и не понял, - слова едва разобрать, всё равно что шелест листвы, а вместо смеха слабый хрип. - Иди-ка ты... нахуй... уебок... - каждое слово даётся с титаническим трудом, но попиздеть-то напоследок хочется.

Отредактировано Finist (14.08.2025 21:10:38)