Ему не нравилось, что вода льется на голову; впрочем, отбирать игрушку у Шапки не хотелось, пусть та и во всю развлекалась с режимами душевой насадки, каскадными потоками атакуя его чувствительные уши.
Он был мокрым, словно бродячая собака в узком переулке под проливным дождем; он терпеть не мог жидких  объятий, но так даже было лучше. Неудобства, дискомфорт - абсурдный идиотизм того, что романтизируется в порно-роликах - отчего-то заставляли его стараться лучше, глубже зарываясь мордой между бедер Шапки, где скользкое тепло ее плоти соответствовало влажности его меха. Его губы - п а с т ь - не были столь же мышечно-функциональны, как у людей, но этот недостаток Серый исправлял языком, жадно ласкающим ее чувствительный узел.

Панк-рок расцвел в Лондоне; наверное, поэтому его интуитивно тянуло к этому месту, связанному с Англией.

Волк обожал отлизывать ей; всегда, везде, в любое время. Как хищный зверь, инстинктивно предающийся чревоугодному соблазну любимого пира. Однажды он ее съел. Но теперь он ее  в к у ш а е т. Ненавидит себя за то, что когда-то этой же пастью рвал ее плоть и упивался выпущенными из органических темниц жидкостями, но только агрессивнее толкается языком внутрь, словно бы извиняясь - дико, по-зверски, неумело. Он ненавидит себя. Он ненавидит ее. Он ненавидит свой голод и то, что именно она его утолила. Ненавидит то, что заставил ее саму заглянуть в прожорливую пасть.

Он разрушал и убивал, но сейчас представлял себя художником; творцом, вольно блуждающим кистью по холсту ее удовольствия. То, как Шапка пыталась скрывать свои стоны, отвлекать его от процесса нападением на уши лишь сильнее распаляло "мокрую псину", шумно бившую тяжелым от украденной воды хвостом по стенкам тесной душевой кабинки.
За паром было не разглядеть румянца, но Серый знал, что красная не только ее шапочка.

- Нам точно собираться нужно? Я бы лучше задержался на ланч, - с тихим рычанием комментировал клыкастый, почти что буднично, лишь ненадолго отвлекаясь от своего "завтрака". Оскалившись, поднял на нее взгляд и широко облизнул пасть, сверкнув диким озорством во взгляде прежде, чем закинуть ногу девушки себе на плечо, вынуждая ту соблазнительно скользнуть голой кожей вниз по стеклу кабинки.
Его голод сам был  з в е р е м , грызущим его внутренности. Шапка могла остро прочувствовать это, когда язык Серого снова нырнул в ее глубины, пытаясь очертить подвижной плотью самую суть; надеясь превратить ее нерешительные попытки обрести самообладание в бессвязную симфонию удовольствия, изувеченную мешаниной всхлипывающих стонов.

Он не наелся. Он никогда не наестся.
Но Шапку он  п р и г о т о в и л.

Лапы - задние - громко заныли, возвращая волчью тушку в стоящее положение. Морда его была отвратительно влажной - не только от душевой воды; язык вновь исследовал мех вокруг пасти, на этот раз жадно смакуя осколки чужого вкуса. Подхватив Шапочку одной лапой за талию, а второй нагло впившись в подтянутую задницу барабанщицы, Волк бесстыдно изучал ее рот, щедро делясь вкусом.
Даже так, он не любил душ: ему предстояла долгая сушка.

- А Бабка тебя не потеряет? - с легкой издевкой в голосе интересуется Серый; позже, когда конденсат вгрызается в стекло опустевшей душевой, а сам он уже натягивает стринги, одной лапой пытаясь справиться с тонкими полосками белья, второй - досушить особенно густые участки меха на внутренней стороне бедер. Это ему изначально дается дольше, чем Шапке - ее укладка; частично клыкастый завидует, ведь у людей в принципе неудобств бывает меньше, нежели у него, вставшего на тот же прямоходящий путь.

Впрочем, последний раз Шапка закинула к нему в хату действительно хороший зоошампунь. Серый сопротивлялся этому "унижению" (Шапка уговорила словами, что он для хороших мальчиков), хотя теперь оказался вынужден признать, что шерсть после него правда пушистая.

Отредактировано Big Bad Wolf (30.06.2025 22:44:30)