Седьмой косится на оставленную где-то в углу гитару: на полу ее ждала бы неминуемая смерть, поэтому та была предусмотрительно поставлена на диван; у Козла были все причины не доверять местному контингенту разной степени трезвости.
Не очень помогала ситуации даже светоотражающая наклейка на пол чехла, надпись на которой дерзко гласила: «Fuck The Police!»

Седьмой надеется, что полиции в баре сегодня не было. Документы у него и без того спрашивали чересчур часто.

Пиво сегодня кажется особенно терпким — после глотка Козел морщится.

— Слушай, может сбацаешь?
— М? — Седьмой удивленно поворачивается к своему собутыльнику, методично пережевывая ржаной сухарь.
— Ну, ты же музыкант.
— И что?

Вопрос Седьмого на несколько долгих секунд вводит его в ступор.
В рот летит еще один сухарь.

— Ну… Тут тихо как-то.

Козел прислушивается — и вправду, музыка не разбавляла привычный гул бара. На собеседника возвращается вопросительный взгляд.

— У них вроде колонки сломались или типа того

Седьмой ничего не отвечает: косится еще раз на гитару, потом — на непонятного вида паренька, который вот-вот украсит инструмент содержимым своего желудка, и одним глотком допивает остатки пенного.

— Хуй с тобой

Am -> F -> C -> E

Звуки аккордов, простые, как три цента, тем не менее собирают достаточное количество публики, на девять частей состоявшей из тех, кто уже выпил достаточно, а на одну десятую — из тех, кого неиронично интересовал аккустический панк-рок (фу)
Впрочем, если бы у Седьмого с собой была электрогитара, то импровизированного выступления бы вообще не случилось.

— Грани-ицы ключ переломлен пополам…

Голос у Седьмого не слишком-то поставлен, но имеет в себе достаточно баса — от количества тестостерона, и достаточно хрипотцы — от многолетнего стажа курения. Совмещенные вместе, эти факторы дают ровно то звучание, которые было нужно его репертуару.

— А наш батюшка Сказочник совсем усоп…

Последние аккорды стихают, и Козел обращает все свое внимание на фигуру, которая сидела за столиком неподалеку и внимательно созерцала его все это время. Перебрав в голове все возможные варианты, Седьмой наконец вспомнил, что это была за девушка.
И ему очень захотелось подействовать ей на нервы.

— Какая встреча, офицер, — будто вторя своим словам, Седьмой проводит медиатором по всем струнам; пара слушателей недоуменно оборачиваются на Льва, — Неужто сменила имидж?

Козел широко улыбается.

Отредактировано Seventh (12.07.2025 05:46:10)

Козел был героем достаточно жизнерадостным, что в книжном оригинале, что в Фейбле. Даже по меркам Сепаратистов. Нет, не так — особенно по меркам Сепаратистов.

В конце концов, пусть их песни и действия и были достаточно деструктивны во многих аспектах, но общий месседж движения был скорее депрессивным: Сказочник мудак, нас тут заперли, и вообще смерть — это выход. От того вдвойне иронично, что истинное значение этого месседжа понимали только Сказки, которые умереть как раз и не могли. Словом, жизнерадостность Козла периодически пускала корни в его творчество — во всяком случае, сольное.

— В смысле лучше, блять, — уже было приняв это за оскорбление, Козел запнулся и задумчиво почесал голову. Возможно, это наоборот было комплиментом; после нескольких секунд раздумий он вспомнил, на каком именно концерте произошла их встреча, слегка смутившись. Собственный музыкальный талант, по правде говоря, был для Козла темой слегка щепетильной.

— У меня и другая есть, — решив не грузить голову, перешел он к комментарию про наклейку, — щас, где тут… — Седьмой перевернул гитару, покрутил во все стороны, даже поднял нижнюю деку к лицу, но все безуспешно. То ли искомый стикер был на другой гитаре, то ли просто куда-то потерялся — гитара Козла была дестяки раз обклеена и переклеена в лучших говнарских традициях.

— Кхм, похуй…

Гитара возвращена на колени, медиатор спрятан между струнами; Седьмой взял бокал пива рядом с собой и сделал пару жадных глотков.

— Так вот, — он театрально утер рот рукавом и вернул внимание на офицера, — Надеюсь, в этот раз ты без друзей в погонах? А то я, видишь ли, без группы…

Учитывая, что особенности их перепалки были известны только, непосредственно, Козлу и Льву, вся остальная публика — та, которая не разошлась после доигранной песни — глядела на Седьмого с явным недоумением.