Прогресс, который Вудвард ощущал за эти месяцы, не шёл ни в какое сравнение с четырьмя годами в Центре адаптации, где жизнь текла через теорию и формальности. Азы быстро уходят к данностям, когда перед тобой открывается целый новый мир. Опыта — бери не хочу. Встретил-получил-уяснил-воспроизвел. По крайней мере, у Вуди это так работало — любое столкновение с реальностью оставляло зарубку. Жизнь не всегда казалась легкой, но она казалась линейной и очевидной, если "придерживаться курса". Внутренние опоры подстраивались под эту почву, а сущность между тем, пропитывалась эго.
—...Перестраивайся уже блять, как ты поворачивать собрался?
— Ага, — Вуди ощущал несовершенство своей человеческой ипостаси и человечества в целом, предпочитая относиться к нему, как к забавному интерактиву.
– Всё, паркуйся за этим знаком и на сегодня закончим.
— Ага.
Каждый день становился понятнее предыдущего, и что было совершенно нераспознаваемым еще неделю назад, открывалось сегодня откуда не ждали — нелинейный вселенский закон.
— Чо, докинуть обратно?
— Не, тут недалеко знакомая как раз работает, зайду проведать.
"Знакомая" — слово-щит, слишком общее и мягкое для той, кто когда-то держала твой сердечник в кулаке.
Она уже давно приглашала по случаю навестить, но случай как-то не выдавался. Да и вообще, общение у них как-то не Выдавалось.
Казалось бы, в прежней жизни бок о бок всю эту жизнь и проводили, а тут на тебе — кто-то научился говорить, а кто-то бизнес строить.
В политических, нравственных взглядах, мировоззрении, убеждениях, в динамике, ритме, возрасте —  громогласная пропасть.
Стоят по сторонам этой пропасти с широко открытыми глазами и диву даются: "как же так получилось".
Но смотрят через неё друг на друга и глаз не отводят то ли от магнетизма, то ли от желания перетянуть одеяло на себя.
Она его справедливо раздражала. Зубы смыкались сильнее, когда он слышал неодобрение или поучающие укоры и дело было не в задетом самолюбии. Его раздражало то, как становится неприятно, когда эти вещи говорит та, на которую не всё равно.
Он не помнил её, но знал.
Так вообще было со всей русской диаспорой: он не помнил никого из них, но знал. Знал своё отношение, оно сразу начинало расцветать, стоило просто их увидеть.
Так было и со словами: не помнил, но знал, и услышав, сразу мог определить, что это за слово и что оно означает.
И, конечно, лучше всех на свете, он знал ЕЁ и совершенно чётко осознавал практически неконтролируемую установку: быть принятым ей и угодным.
Рациональность? Убеждения? Психогигиена? Против неё это не работало.
И никакая известная дисциплина, не в силах была изменить это отношение. Магия, судьба, те же вселенские законы — Избушка ничего в этом не понимал, но знал для себя лишь один факт:
"Безусловная любовь," — его чуть не вывернуло от слишком сложных для деревянного сруба чувств.
Слишком тяжело.
Но держался Вуди отлично. Ему было спокойно, когда она была где-то там, далеко, занималась своими делами и на горизонте седой макушки не было видно — на горизонте она и оставалась.
Проще было не тревожить.
— Привет, найдется минутка? Волею судеб совсем близко, с удовольствием бы встретился, — ему нравится её голос в телефонной трубке. Ему вообще, всё связанное с ней нравится. Её ответ звучал радушно, отчего стало совсем тепло.
Несмотря на все их конфронтации и даже подозрительность друг к другу, они не оставляли попыток пробовать притереться или по крайней мере, наслаждаться короткими совместными мгновениями.
— Прости, немного задержался пока выбирал между букетом и сигарой, — он чуть наклоняется коснуться её щёк своими и обнимает — он обожает традиции.
— Так вот, значит, какой твой "новый дом", — совершенно беззлобной поддёвкой выдыхает Изба, осматривая неживое помещение, — очень интересно, окажешь честь?
И они проходят вглубь зала, на небольшую экскурсию.
— ...Угостить? Ты и без меню лучше знаешь, что здесь стоит пробовать. Выбери, как себе.
И пока бывшая владелица обслуживала присутствие близкого гостя, Изба рассматривал интерьер. Что-то здесь отзывалось ему, что-то казалось знакомым, правильным и гармоничным, а что-то странноватым:
"Интересно, и что же из тех сплетен — враки?"

Холодный квас на фоне солнечного столика у окна и накатившей жажды после продуктивного утра — пришёлся очень кстати. Его сразу отпивают, удовлетворенно зажмурившись от газированной пряности и без преувеличения оценивают:
— О, потрясающий.
Теперь он запомнит этот вкус. Теперь этот вкус будет воспроизводиться в Избе, если кто-то захочет попробовать самый лучший квас на свете. Это тоже референс, который не скрывая, но не афишируя, присвоят себе. Авторские права на квас? Патенты? То вообще не история Вуди, потому что он использовал только то, с чем сталкивался и о чём знал. Красивая песня — теперь это его песня и может звучать в Доме, он так решил. Впечатляющее интерьерное решение — сюда. Вкусное блюдо — туда же.
В общем, всё в Дом, практически без разбора, чтоб было.
И пока Вудвард гнездился за столиком, смакуя незамысловатую дрожжевую амброзию, Яга в своей манере, начала капать на голову злободневной для обоих темой.
«Ой, блять,» — тихо вздохнули стены.
—...Всё-таки не пойму, как ты можешь поддерживать людоедский режим Сказочника. Никакой свободы, — у Вуди было четкое ощущение, что бывшая владелица считала его охуенно тупым. Просто беспросветным, безнадёжным тупицей на всём белом свете. И... он это просто принимал.
—...Щукоедский, — словесной отмашкой ответил Изба, рассматривая поданные пельмени. Возможно, у Яги были какие-то внешние основания считать его таким, он и не старался как-то оправдываться или претендовать на бОльшее, пребывая в основном, внутри себя.
— Это они со мной якшаются, не сказать, что я какой-то завсегдатай в отделе,— пожал плечами Гость, принимаясь к трапезе.
— Служу стабильности Фейбл-тауна, что же тут дурного? Меня устраивает нынешнее положение дел, я заинтересован в том, чтоб его поддерживать.
Что-то подобное он уже отвечал немного другими словами некоторое время назад. Да и не раз. Но никак не мог найти ту формулу, которая привела бы этот бесконечный диалог к логическому финалу. По крайней мере, терпения ему тут не занимать, раз за разом спокойно отвечая на личные претензии.
Вуди снял пельмень зубами с вилки и зажевал:
— Очень вкусно, — прокомментировал, как бы намекая, что рот на короткое время занят и разговоров будет поменьше. Теперь можно расслабиться и наслаждаться угощениями и приятным голосом любимой бывшей владелицы.
***
—...А что для тебя такое «свобода»? — вопрос был задан с той детской искренностью, с какой он иногда подбирался к важным вещам. Не чтобы снова поспорить или переубедить, а чтобы попробовать услышать. Он внезапно понял, что часть их недопонимания, возможно складывается именно из несоответствия определений некоторым очень важным словам.
— В центре адаптации мне говорили, что у таких, как я, ощущение свободы и восприятие мира немного искажённые. Да и вообще — все мы понимаем её по-разному, — он распрямился к новоиспечённой наставнице, готовый внимать свежей информации.
— Меня общепринятая «свобода» не устраивает, это наоборот как-то... Скучно. Эта свобода пахнет одиночеством и отчуждением. Я не против одиночества, это я люблю и ценю, но одиноким я могу быть вечно, разве это можно назвать свободой? Данность можно назвать свободой? Это же не выбор, это свойство.
Он снова глянул на Ягу с ясной открытостью:
— Хотя, вроде да. Ходи, где хочешь, делай, что хочешь, но я и так каждый день это делаю, благо, у меня нет потребности делать что-то, ну, не очень хорошее. Нет интереса вторгаться в чужое, своего даже слишком хватает, если честно. Ощущение безопасности, наверное, на максимум выкручено, даже не представляю, как другие живут без того же чувства, каждый день гонимые продуктами страха за собственную сохранность. Свобода — это ведь реализация потенциала, когда чувствуешь себя живым... Или это про счастье? — сам немного запутался, поменжевался и подытожил:
— Так или иначе, это то, что смог дать мне Сказочник.

Надо же. Кажется, впервые за нечастые встречи разговор не сваливался в пререкания и недовольство. Яга сама себя будто одёргивала, а не выражавший раздражения Избушка, разрывался между интересным диалогом и бесплатной едой.
Сказочник ей, как обычно, не нравился, свободы она не ощущала, хотя и создавала ощущение вполне уверенной в себе и завтрашнем дне дамы.
«Ух ты,» — жующий рот поплыл в улыбке, — «переживает за меня,» — но Яга в это время маневрировала ему за плечо и он тоже скользнул периферией на предмет интереса — приближающийся человек. К человеку приближались люди поменьше — домовые. Один их вид вызывал у Вуди почти непреодолимое желание почесаться. Гармоничные краски распрекрасного утра сгущались какой-то нераспознаваемой суетой вокруг этих людей. Из этого знобливого ощущения Избу снова вытягивает милая сердцу женщина:
— Избушечка, милый, — они встречаются взглядами, наконец заулыбавшись друг на друга со всей силой своего взаимного расположения.
— Раз уж ты тут, не поможешь по старой дружбе со сверточком? На кухне сегодня так не хватает рук! — конечно поможет.
Он всё-таки заражается этой эфемерной тревогой, считав её и в обеспокоенных глазах бывшей Владелицы.
Яга покидает столик и Гость не успевает уточнить:
«Так мне на кухню или в переговорную?» — некоторые обороты речи Избушка еще воспринимал буквально, отчего его было легко запутать. Выстроив в голове нехитрый алгоритм, получилось, что свёрток находится на кухне, за ним нужно сходить, а убрать его к себе надо будет в переговорной.
«..Выбирать — куда ходить, как к кому относиться, кому служить. Иногда мне кажется, что и это я по сути не выбираю. Ведь тогда бы я мог захотеть что-то другое делать, а я не хочу. Тогда я мог бы захотеть всех любить, но не могу. Свобода тоже странная и тоже обусловленная.»
Еда прожевана, Яга проважена изучающим взглядом до инспектора.
«Видать проверка. Ну что же у тебя, «крыши» нет?» — иронично поджав губы подумал Избушка, вставая из-за столика и направившись к помещениям сотрудников. Расположение кухни было логично и более того, туда стекался персонал — не прогадаешь. Все пошли — и он пошёл.
За дверью барной стойки располагался совсем небольшой тамбур, откуда начинало звучать русское ретро — какой-то из многочисленных незапоминающихся ВИА пел «Кто тебе сказал». Избушка ободрился походкой под ритм, промыкивая знакомый мотив.
Ему тоже не особенно нравился формат открытой кухни, он предпочитал сохранять загадку. Не даром и в «Избе» ничего не возникало из воздуха... ну как. Не в тот момент, когда у процесса генерации был Наблюдатель — частицы как-то не хотели сходиться и приходилось ваять своё творчество за стенкой от посторонних глаз, являя взорам лишь готовые «блюда».
За закрытой дверью, помимо музыки, можно было начать различать голоса:
— Ты каждый отдельно собрался оборачивать?!
— Бля-бля-бля, про эти-то она даже не в курсе, куда их?!
— Пизда нам, братья.
— Давай уже, крути быстрее плёнку, да смотри, шоб не стекало.
«Работа кипит,» — улыбается Вуди, распахивая дверь.

...Я каждый жест, каждый взгляд твой в душе берегу, твой голос в сердце моём, звучит звеня...
Cтранное дело — хриповатая музыка продолжала играть, а время остановилось. Точно остановилось — домовые замерли, обернувшись на Гостя, а Изба ни вдохнуть, ни выдохнуть не мог, оцепенев в дверном проёме.
«Так...»
— А НУ-КА СЪЕБАЛ ОТСЕДА, ОПЁЗДАЛ! — громко забасил первый оправившийся домовой, хватая длинный половник.
Повторять не пришлось. Вуди тотчас закрыл за собой дверь, подперев спиной.
«Так... Я что-то не понял.»
В подсознании разжался клубок старой жизни, увидевший что-то до боли знакомое, забытое и закостенелое.
Вуди видел мертвечину в городе и раньше, ещё тогда для себя отметив, что не испытывает к пустым физическим оболочкам ни ужаса, ни сострадания, просто немного брезгливости гниению — они же умерли уже.
Да тут дело было не в них и не в смерти.
Изба не был морально готов к тому, где и у кого он это увидел. Только не у Яги, только не в лоб, не в подтверждение слухам, которые теперь так хотелось списать на шёпот сплетников. Но реальность его предала, вытесняясь старыми «сказками».
Его разум не спешил дорисовывать кадры, где бывшая Владелица гоняется за кем-то с багровым от крови тесаком.
И всё же ощущение «неправильного» заползало окровавленными ручищами под кожу.
«Я не должен был этого видеть, не должен был видеть, я ничего не видел.»
— Слышь, — тот же бас толкает дверь.
— Я Ничего Не Видел, — утвердительно чеканит Изба.
— Кому ты чешешь? Пешки проще сделал, свертки эти под рубаху, этот махонький я понесу и трусцой за мной, — домовой хватает Гостя за рукав, вынуждая наклониться и осторожно выводит в переговорную, прошмыгивая мимо занятого в зале инспектора и Яги.
Просторное помещение встретило тишиной и прохладой, на фоне которой голос домового звучал уже не так плотно и угрожающе. Воздух не был насыщен жирным паром, запахами тушёного и жаренного, не звенел ложками и руганью — это позволяло голове проясняться.
Вуди инстинктивно разогнул плечи, только сейчас поняв, насколько оказался «сжат» за кухонной дверью, под грузом не столько страха, сколько неведомого внутреннего противоречия. Он сел за стол, чувствуя, как вязкие мысли, будто слипшиеся от неожиданности — начинали распутываться и обретали форму.
— Всё плохо.
— Ну — не хорошо, ты «Избушка», получается? — хмурной бровью оценивает любимца Яги. Любимец коротко соглашается с очевидным, выкладывая из заправленной рубашки завернутые кульки.
—  Ну и чо, «Избушка»?..
— Её же могут посадить, — минуя ненужные распросы, он находит в переговорной кипу листов формата А4 и ручку, наспех расписывая заученный текст.
Договор будет анестетиком, забвением и обещанием неразглашения, пока человеческая личность будет переваривать полученный опыт, но сейчас не время для эмоций.
«Если я действительно свободен, то могу выбирать, кому и когда служить по Своему желанию. Даже если это обусловлено, даже если это «сценарий», я не хочу никому ничего плохого,..»
— Я просто хочу, чтобы у неё всё было хорошо, — отвечает на немой вопрос домового, протягивая контракт для подписи.
—... Ну и да? Небось ща побежишь заяву писать?
— Да я — могила! — трясёт листом перед недоверчивым домовым.
— Ну тут ты даже не представляешь, как угадал.

Отредактировано Woodward (10.08.2025 04:03:08)