Венди думала, что за десятки лет жизни научилась разбираться в людях, чувствовать их суть древней частью сознания, считывать их намерения. И все же ошибалась. Поначалу часто. Кривила рот в беззвучных рыданиях, когда поняла, за кого вышла замуж; заламывала руки, когда в наследство ей передали многотысячные долги; до язв кусала щеки изнутри, когда неумело шла на первые сделки. Потом, конечно, стало проще и не так больно. Будто выходишь из своего тела, и вот уже совсем не ты, а идеально настроенный бездушный автопилот жмет руки тем, от кого малютка Венди Дарлинг бежала бы со всех ног и пряталась за спиной ласкового отца.

Итак. Венди… ошиблась.

Венди не случилось быть матерью мальчика. У неё была только Джейн — трогательно привязанная к матери, нежная и чуткая («До того, как познакомилась с Питером, начала бредить Неверлендом и отбилась от рук»). Для обитателей приюта мисс Чемберс была надзирательницей, воспитательницей, возможно, мачехой, но родной матерью — никогда. Необходимость заботиться сразу о выводке детей не способствовала сближению с каждым. Не сразу, но с течением лет опека Венди из искренней стала механической: накормить, одеть, согреть, выучить, как умела, при удачном стечении обстоятельств – найти приемную семью. Чем дольше она находилась вне своей сказки, тем сильнее отличалась от той Венди, которую хотел видеть её автор.

Но Йен Морган. Йен Морган был совсем другим. Молчаливый умный мальчишка держался ото всех в стороне. В рыбьих светло-голубых глазах Венди видела картинки, запечатлевшиеся на его сетчатке: заливающий в себя литрами водку отец, тяжелая лампа, мать в закрытом гробу. Рыдания родни на фоне: они, мол, даже подумать не могли. Великие слепцы – не новая история. Люди с удивительной легкостью закрывают глаза на неудобные ситуации. Пугаются, предпочитают сделать вид, что с ближним ничего не происходит, а синяки на предплечьях расцветают от неловких ушибов об углы, которых в некоторых квартирах почему-то больше, чем в прочих.

Проснувшаяся в Фейблтауне Венди быстро поняла про реальных людей одну вещь: они все до тошноты жалкие.

Громкий случай: писали во всех газетах города. Заодно подвязали очередную кампанию о вреде алкоголя. «Папа, не пей…» и прочая очаровательная ерунда, которая работала только на чувствительных бабушек, и без дурно сверстанных плакатов никогда не бравших в рот ни капли резко пахнущего алкоголя, ни член своего мужа.

Венди садилась перед Йеном и долго смотрела в глаза, почти не моргая. Молчала она, молчал он.

У Венди и мистера Чемберса не могло быть детей, как бы сильно он ни вдалбливал её в матрас. Йен мог бы стать их сыном, если бы родился на пару десятков лет раньше, а ублюдок-муженек не сдох, оставив её в долгах. Если бы не просто доил из приюта выплаты, а решился на пугающе короткий шаг в манящую благополучием бездну. Но её супруг оказался слишком труслив, чтобы дать отпор даже собственной болезни, и его организм сгубил его самого.

Люди – слабые. Венди – нет.

Йен был настолько особенным, что Венди хотелось привязать его к себе, навсегда оставить рядом. Запереть в подвале и ограничить от любой связи с внешним миром, лишь бы он не смел её забывать. Обмануть естественный (насколько естественным может быть факт её существования и соседства с реальными людьми) ход вещей. Венди хотелось навсегда оставить его при приюте. Он сам выучился быть полезным и ей, и Адаму. Ни разу не задал неуместного вопроса. Делал всё так дотошно, что за ним никогда не приходилось подчищать следы.

А теперь Йен Морган, семнадцатилетний худощавый мальчишка, пропал с мастер-кладом. Венди чувствовала себя преданной и хотела выдавить ему глаза.

Венди Чемберс вложила в него столько сил, столько заботы, возлагала такие надежды, а он собрал то немногое, что принадлежало ему, и сбежал. Оставил детские книги со сказками, которые Венди покупала специально для него, бессознательно желая намекнуть на свою природу.

Ей, пожалуй, было бы проще от мысли, что юнца убили за то, чем он промышляет. Умер – это навсегда. Люди, в отличие от неё, умирают окончательно, насовсем, бесповоротно. Разлагаются на химические элементы, воссоединяются с природой, которая произвела их на свет. Возвращаются домой. В чем-то Венди даже завидовала: ей воссоединиться не с кем.

Но он прихватил свои вещи, а значит, все спланировал. Малыш был умен, но думала ли она, что однажды воспитанник, почти-что-сын, решится обратить свой острый ум против неё и вспороть им её брюхо? Физически она была более чем цела, закована в тяжелое идеально выглаженное платье, но почему-то казалось, что ей вскрыли нежное нутро и вывалили наружу. Ей остается только хвататься за внутренности руками и пытаться засунуть их обратно. Причем быстро. И делать вид, что все хорошо, все решаемо, стоит только немного подумать.

Адам уже знает.

Венди боялась Адама. Наверное, к надежным бизнес-партнерам так и надо: с долей страха, чтобы точно не посметь предать.

Адам, если захочет, разделает её очень буквально. Она не питала иллюзий ни о своих габаритах, ни о физических данных: слабая женщина. Английская, мать её, интеллигенция, какой её представляли в начале двадцатого века. Над некоторыми вещами у неё нет власти – обидно. Над своей личиной в том числе. Остается только вздохнуть, на пару секунд задержать дыхание (она где-то вычитала, что накапливающийся в крови углекислый газ успокаивает, если тебя, конечно, не душит огромный зверь) и решительно открыть дверь в собственный кабинет.

– Добрый вечер, Адам! – Венди говорит уверенно, даже громче, чем следовало бы: выдавливает из себя уверенность женщины, четко знающей, что она делает.

Твердо шагает к своему столу мимо сидящего мужчины, устраивается в кресле и чуть дольше нужного расправляет подол на коленях.

– Жаль, что в этот раз у нас не лучший повод для встречи.

«Святые небеса, какой же бред».

У них никогда не бывает хороших поводов для встречи. Адам и Венди – не закадычные друзья, которые устраивают чаепития по вечерам пятницы и обсуждают сплетни за неделю. «– А ты знала, что мистер Х узнал, что миссис Х спит с мойщиком бассейнов и теперь готовится к разводу? – Быть не может! Передай мне ещё вишневого конфитюра».

Какой. Же. Бред.

Дела могут идти удачно, могут – не очень. Но позитивным повод для встречи не будет никогда – с точки зрения морали. Им обоим, впрочем, пришлось отказаться от человеческих суждений о морали, о правильном и неправильном, о должном. Их природа иная. Пришлось и собственные понятия создавать своими руками. Жаль, что они не вписываются в устройство и человеческого мира в целом, и Фейблтауна в частности. Увы. Венди может только пожать плечами. Главное – выжить. И с этой целью что Адам, что Венди справляются, как умеют.

– Йен пропал. С вещами и товаром.

Она говорит быстро, выпаливает всё, что знает. С достаточной скоростью, чтобы слова ещё не смешивались в бесконечный поток, который и разобрать-то невозможно, но чтобы Адам не смог прервать её монолог и выбить из заранее отрепетированной речи. Потому что стоит ей замолчать и сбиться, она разрыдается и окончательно закроется в мыслях о том, как мальчишка мог так с ней поступить.

– И теперь нам придется его разыскать, а дальше… – Венди незаметно кусает щеку изнутри и чуть морщится, чувствуя, как кусочек слизистой остается между зубами. – Может, чаю?

Отредактировано Wendy (19.07.2025 19:24:33)