Взгляд Алисы — стекло. Стекло, в котором отражается главный вопрос человечества, в котором разрываются атомы и рождаются новые вселенные. Она смотрела не вглядываясь, беспристрастия, без осуждения. Розовый, вроде, цвет милоты и радости, но у неё этого не читалось. Не читалось ни капли разумного или логичного, ни толики искусности или пафоса. В её радужках отражалась боль, ёмкий смысл разлагающегося мира, нашедшего своё начало в отражения в хрусталике. Закрыв глаза, она только подняла голову. Лёгкий ветер обдувал шею, но жара ещё только спадала: тепло с каплями скользило по телу, нещадно застревая в ткани. Девушка вдохнула.

— Лёва, — она приоткрыла левый глаз и зыркнула игриво-жутко, — а ты всегда была такая?

Они встретились в первый раз очень весело: Алису весело вели в дурку, а она весело смотрела за тем, как Алиса весело брыкалась и весело втащила Хранителю пяткой в нос. Наверное, это не лучшее знакомство, но и это Алиса исправила при первом задержании неадекватного тела (то бишь Алисы) не менее неадекватным телом (то бишь Львом). Тогда в нос получил помощник хранителя закона, но и тут Трусливая не дождалась должного представления от Алисы. Они часто виделись при заточении, освобождении, побеге, нарушении закона, искуплении вины и прочем. Они так давно видели друг друга и так давно не познакомились.

Алиса смотрела в будущее так же чётко, как Лев видела свой хвост. Она вроде против всего этого дерьма, а вроде оказывается в нём и вроде даже из-за того, что обосралась сама. Но ей насрать на то, что происходит. Ей бы не хотелось кидаться дерьмом, фекалии не очень приятно кидать, но почему-то всегда получалось так, что она не могла этого не делать. Как будто в сказке, она была в центре событий, и как будто снова и снова её делали особенной: пациенткой, человеком, сумасшедшей. Было страшно. Даже не так — было крипово. Хотелось бы исполнить свою мечту и уйти на покой: нахуй сказки, нахуй истории, нахуй героев. В основном она их ненавидела только за то, что они были. Считала ли она себя героем? Конечно.

Ответа девушка не дождалась. Только сгрызенным ногтем провела по тыльной стороне ладони собеседницы и повернулась к ней, чтобы поддержать тело, которое после получения дозы недостающих служителям закона чувств, должно было расслабиться и обмякнуть. Тонкие пальцы вцепились в плечо и Алиса осторожно положила голову к себе на колени. С улыбкой выдохнула. — Лёв, — ласково проговорила девушка, — я никому такое не говорю, но ты милая. — Шаманя прикосновениями, Алиса осторожно коснулась дёргающегося уха и запустила пальцы в гриву, — Почаще бы так отпускала. — Болтая ногами, Алиса снова закрыла глаза. Приятно.

— Ты мурлычешь? О Сказочник... — она опешила от того, что сказала, высунула язык и свободной рукой коснулась его. Шершаво. Стянув с типунов сказанные слова, она сделала отвратительную гримасу и вытерла о штанину слюни. Противно как-то говорить о Сказочнике как о Боге, но почему-то само навеяло повернуть язык. Но самое противное даже не осознание — противна горечь, оставшаяся после слов в полости рта, как шипучка, она болталась от щеки к щеке, юрко шныряя между в дырках от зубов мудрости, и оставляла едкий приторный след, а после сказанного растворялась кислотой во рту и раздражала рецепторы до блевоты. Это суть сепаратистов?

Она так и не поняла, зачем фанатики собираются в культы и обожествляют то ли наличие, то ли отсутствие Бога. Ей хотелось знать ответы на многие вопросы, но больше ей хотелось знать одно — зачем? Если Сказочник есть, то зачем он сделал это со сказами? Если Сказочника нет, то зачем мы делаем вид, что он есть? Вообще, у Алисы вопросов дохуя, проблема в другом — никто их не хочет слушать. Психиатры сказали, что она недостаточно стабильна — ха, вы это слышали? — и упекли в дурку дурки в попытках причесать мысли под стать нововведениям. Алиса всегда считала, что каждый человек (а сказка уж тем более) должна быть с чудаковатостью, и если она переходит все границы — это же хорошо. Любая история, отличающаяся от реальности выдающимися личностями или чудесоватыми атрибутами, всегда выходит за границы. Но эти чудики поставили границы на границах и думают, что молодцы. А хуй вам!

Но это лишь лирика — глупые мысли девочки, которая ради бунтарства и очаровательного шарма опустила волосы, покрасилась в синий и начала совать в задницу свой большой и толстый чл-

— Милая? — Взгляд удивления упал на горизонт и из-за солнца девушку ослепило. Вот только неизвестно, что ввело в обескураженность Алису больше: яркость солнца или ласковая трель наркоманки-льва. Выдавился удивительный смешок. Так удивить ничего её не могло. — Я не проклинаю мир. Мир проклял меня. Я, может, вообще не хочу быть этой сказкой. Не хочу быть Алисой. Ничего не хочу. Хочу просто ходить с друзьями, иметь парня, или даже девушку, ходить под ручку, — рука снова забралась в гриву, и пальцы перебирали шерсть. — А тут что? Я уже получила свой «титул», и теперь ничего не смогу с этим сделать. Кому я нужна?

Алиса тяжело выдохнула. Выпуск? Звучит глупо. Они обе прекрасно знали, что этого никогда не будет. Девушка засмеялась. Смех был заразный, до коликов в животе, до задыхания и тюленьего избиения ляжки. Слёзы выступили в уголках глаз, и ей бы хотелось остановиться, но эта шутка настолько несмешная, что если бы не смех, Алиса бы расплакалась. Отвратительно, просто отвратительно. Когда приступ хохотания прошёл, свободной рукой Алиса вытерла слезинки и сморкнулась. Она и не такое переживала, зачем плакать, не она под наркотой. А хотелось бы. — Я не вижу своего будущего. Будущее — череда глупых событий, составляющая цепочку случайностей, состоящую их выборов в настоящем. Я не думаю о таком. И вообще, думать вредно.

Она замолчала, и неловкая тишина сжирала изнутри. Казалось, что она опять ляпнула не то, и этот лап холодил холку, сжимая горло до хрипоты, из-за чего она тихо выдавила в пустоту в надежде, что она не услышит, — ... а ты?

Это казалось карикатурой: подсудимая на столе присяжных мягко мяукала на свой лад разные песенки, а судья зарывал тонкие ледяные дофаминовые пальцы до царапин от ногтей в черепную коробку, не стесняясь на своём пути кожи и волос. Та, кто должна была ловить таких как Алиса, чрезмерно и нагло пользовалась таким и, как Алиса. Туше, Хранители. Но Алиса не чувствовала власть - а была ли она? - и оттого серчала. Ситуация была выигрышной, и голос в голове ненавязчиво насаживал ухо: "Свали её с крыши, проверь, все ли кошки приземляются на лапы!", но, если честно, особо и не хотелось. Определённо, это было не чувство совести - его у Алисы нет - но внутри, в самом потаённом закоулке сердца в мозг отдавался какой-то импульс, заставляющий освободить рку от глажки уже обдуренной Льва и сжать кулак в воздухе, имитируя нить воли. Она не боролась с собой в попытках навредить, скорее, наоборот. Алиса пыталась понять, почему она вообще здесь.

Она обычная. Нет, конечно, тут все необычные, но по статистике Алисы Трусливый Лев - обычная. Она живёт спокойной жизнью, ест обычные панкейки или какую-то такую херню, перед работой пьёт кофе (определён но, мяф) и заботится о своей гриве не хуже дам из салона, которых проходит каждый раз по пути на работу. Она отличается только тем, что получила крутую работу, позволяющую вершить судьбы, но даже этот факт обыденный - какой лев не получит такую должность? Каждый ещё шаг продуман, каждое её действие типично, ни нотки хаоса. Единственная ситуация из ряда случайности - нынешняя попытка накуриться, и то полученная крайне сомнительно. Грубо говоря, спиздила заключённую из правоохранительных лап в угоду побега от собственных проблем. Настолько типично, хоть сериал снимай.

После слов про "смерть", уголки губ Алисы медленно потянулись вверх, а пальцы - вниз. Кисти сомкнули похоронный круг на шее, но не сомкнулись, доставив Льву очередной экстаз. Лишать человека, пусть и шерстяного, жизни без его разрешения всё-таки подлое дело, Алиса наркобаронесса. Путь лишают себя через вещества, свои пачкать руки звучит моветоном. - Лев, - выдалось с хрипотцой, из-за чего рука слетела с шеи ко рту и задержала вылетевшие от кашля слюни, - почему ты боишься смерти? Своей? Чужой? Это же просто: закрыл глаза и тебя нет. Больно, темно и сыро. Последний вдох как последняя сигарета, потушенная о страх в груди. Ничего пугающего. - Алиса замолчала на долю секунды в попытках выдержать крутость, но в голову пришла новая аллегория, - о, или как последний секс.

Новая идея сигналом поступила в мозг. Это было странно, но... - Потрахаемся?

Отредактировано Alice (09.06.2025 21:41:55)

Касания - самое сокровенное, что может человек. Даже взгляд не способен передать те трепетные чувства, которые способны возбудить шероховатые подушечки пальцев. Одни делают это для выражения нежности или успокоения, другие раззадоривают. Алиса делала это со скуки. Будучи на грани эмоциональной нестабильности, она смотрела в пропасть. Сначала было интересно - пропасть отдавалась эхом, завлекала и притягивала. После было интересно бросать в пропасть эмоциональные камни и ждать, пока эхо громко аукнет. Сидя на это гране годами хуже, чем на игле, даже развлечение себя эхом не приносило никаких эмоций. Алиса закрыла глаза. Алиса скрестила руки на груди. Алиса сделала шаг назад. Нога почувствовала притяжение такое, будто была в грязи, тянущей её на дно. Тело с удивительной лёгкостью полетело вниз, и казалось, будто тёплые трепетные руки окутали её с ног до головы, утягивая всё глубже и глубже. Рука рефлекторно дёрнулась и вытянулась к обрыву, но единственное, что она увидела - это Её. Милую блондинку в красивом синем платье с немного грязным белым передником. Она припала коленом к краю и что-то шептала. Неразборчивая речь пыталась отдаваться эхом, превращалась в звон ушей. Громкий крик боли раздался из глотки Алисы, но она только смахнула слезу. Синеволосая так хотела вернуться, что цеплялась за всё, что только можно: грязь забивалась под ногтями, а пальцы с ранами срывались с обрывов. Бледные руки тянули ниже, но она знала, что ещё один рывок, ещё одна попытка и она точно узнает, что Она говорит. А говори она:

Отпусти меня...

Плечи со страхом дёрнулись, и уголки глаз Алисы разделили участь Лёвиных - выступили слезинки. Лапа Льва грела, и она точно должна была почувствовать, что по всему тел синеволосой выступили испарины. Определённо, появились побочные эффекты. Взгляд затуманился, руки задрожали и отпустили тело Льва, но после мышцы сократились, и одним движением вцепились в такого себе противника - наркомашку-Лёвушку. Синеволосая в один присест прижала тело пушистой к "пропасти", вцепившись ногтями. Безумный взгляд рвался с места на место, с жадностью пытаясь различить правду от её галлюцинаций. Кончик языка облизал сохнущие от дыхания черед рот губы. - Я знаю. Я знаю, я знаю, Создатель, я знаю! - Крик эхом раздался в пустоту и кто-то гаркнул не кричать. Обычная бы Алиса послала бы к чертям собачьим всех, но нынешняя только клокотала грудной клеткой, часто поднимающейся вверх-вниз. - Я отпущу тебя, ты всего лишь концепт, игра, ложь, я - личность! - Слёзы капали на шерсть Льва, а улыбка с каждой секундой становилась всё более ненормальнее. Способности выкручены были на максимум.

- Я докажу Я делаю всё, что Я захочу! И сейчас я хочу, - девушка наклонилась к уху бедной-несчастной наркоманке и лизнула мочку - тебя. Я докажу тебе, что я Алиса, а не какая-то сказка. Я лучше. Я взрослее. Я - это я, - раздался смешок. Сухие искусанные губы припали к шее, а руки, держащие некогда обмякшие лапы Льва отпустили итак не пытающуюся девушку, поползли ниже. Способность сбоила, то давая стаффа то в три раза больше, то показывая его отсутствие. Она была ненормальна. Ненормальна и настолько напориста, что, казалось, в ней было животного больше, чем в Трусливом Льве.

Зубы будто пытались сорвать плоть и ложь с неё, оставляя болезненные следы на шее, ключице, плече. Алиса оседлала Льва и тяжело выдохнула, проводя своими огрызенными ногтями вдоль по телу. Тяжёлый выдох. Безумный оскал. - Плевать я хотела на твоё "не надо". Ты не поняла, что это мне надо? Или ты сейчас снимаешь всё, что на тебе, или... - рука под футболкой перешла к горлу Лььва и несильно сжала сонную артерию, - мне не стоит продолжать?