Любому терпению было свойственно иссякать. Строить из пустоты бесконечную благодетель, прикрываться благими намерениями и высшими материями – Королева могла называть это как угодно, но суть оставалась одна. Все они здесь в той или иной степени притворщики, лжецы, искажённая суть того, что была заложена в них многие века назад. В этом и был весь абсурд, выливающийся в крошечный клочок мироздания разноцветными красками. Но рано или поздно всякая краска смешивается, обретая один оттенок – бурый. Точно засохшая кровь, точно глинистая грязь, точно осевшая старая пыль на корешках книг. И если в этом городе была сказка, способная разделить с Королевой тяжесть этого осознания – это были Зеркало.

Амбивалентная амальгамация всего подноготного. Голая, живая суть, сокрытая под слоем колкого равнодушия – присущая черта для тех, кто многие годы занимается чужим ментальным здоровьем. Здоровьем, впрочем, парадоксальным. Откуда у историй поведенческие паттерны? Откуда сознание? Откуда сомнения? Откуда комплексы? Какова бы ни была их природа, вытащить их наружу было той ещё задачкой. Порой самые злобные и загнанные сказки бросались на Королеву с ножом. Она знает, как болит рваная рана, растекаясь горячей кровью на белой рубашке – в мгновение снова целая, без повреждений. Но она помнит. Помнит боль, помнит решение загнать клинок ей под рёбра. И прощает, почему-то. До того момента, как хрупкая чаша терпения наконец переполнится.

Говорить загадками – привычное дело для той, что всю жизнь прожила бок о бок со своим народом. В Зазеркалье едва ли кто-то мог сохранить здравость рассудка, соревнуясь с Королевой в иррациональности решений и мыслей. Сейчас же? Мир шёл вперёд, как обычно, время больше не стремилось в мерзкий уроборос, не дёргало её за верёвочки, не побуждало быть нелогичной. В глазах чужих лишь сейчас Королева способна увидеть сожаление, блеск эмпатии, а не только преданность и непонимание. Она покоряется логике мира, а значит, и мир наконец принимает её. Ложь. И сотня ещё таких же.

Кабинет встречал её знакомой тишиной – той, что копилась годами между этими стенами, пропитанными чужими признаниями. Книжные полки громоздились до потолка, и между томами по психологии притаились странные безделушки – осколки зеркал, шахматные фигуры, засушенные цветы из её старого сада. Мягкий свет настольной лампы с зелёным абажуром размывал острые углы, делал пространство почти уютным. Почти. Диван честерфилд в углу помнил тысячи исповедей, обитый тёмно-синим бархатом, который когда-то был королевским, а теперь служил подставкой для чужих слёз.

Воздух пах лавандой, старой бумагой и чем-то ещё – усталостью, быть может. Или отчаянием, которое годами оседало на обоях с едва заметным узором чертополоха.

Дело в том, что никаких предпосылок не было. Королева не могла похвастаться какой-то особенной дружбой по отношению к ним. Скорее, наоборот. Могла похвастаться тем, что выдерживает чужое уважение. Между ними никогда не было долгих разговоров по душам, но было нечто большее – молчаливое признание. Они знали цену чужой боли, оба умели нести её, не ломаясь. Оба научились быть сильными для других, забывая о себе. Голову женщина беспокойно поправляет, укладывая волосы, как только видит тень в проходе – всё же они проявили к ней какое-то понимание. Понимать природу другой сказки не обязательно, чтобы сопереживать ей, чтобы по-человечески… спросить?

— Не преследует ли вас чувство пустоты? – Королева не разменивается на вежливые приветствия, осторожно кивает на тёплый чайник и чашки, заботливо оставленные на столе. — Такое, будто с каждым днём из души вытягивают последние жилы?

Она наливает чай в чашки – движения размеренные, почти ритуальные. Пар поднимается тонкими струйками, и в нём почему-то мерещатся лица пациентов. Те, кого удалось собрать. Те, кого не удалось. Те, кто ушёл, хлопнув дверью и оставив только эхо проклятий.

Это не сеанс у психолога, ни со стороны Зеркала, ни со стороны Королевы. Это, как это называется, camaraderie – слово, которое из её уст звучит смешно, насквозь пропитанное британским акцентом. Неподходящее в спокойной речи, странное. Но честное.

— Зачем это всё? – она обводит рукой кабинет, папки с делами, свою жизнь.

Вопрос, скорее, философский. Но Королева устала от философии. Ей хочется простых ответов на простые вопросы. Хочется, чтобы кто-то сказал: "Да, это того стоит" или "Нет, пора остановиться". Чтобы кто-то принял решение за неё, избавил от вечного балансирования на грани между помощью и разрушением, между состраданием и безразличием. Хочется быть человеком, в хочется дать возможность быть человеком и собеседнику. Ведь их в этой лодке слишком много, чтобы оскотиниться по отношению друг к другу.

— Иногда мне кажется, мы просто играем в доктора. Как дети. Только раны настоящие, и крови слишком много.

Отредактировано White Queen (12.06.2025 23:50:27)