Центр адаптации давно не встречал настолько буйного представителя сказочного люда - возможно, проблема была в том, что Мельница и не был человеком изначально, и теперь бытие кожаным мешком наносило ему нестерпимые муки. Так по крайней мере, считали официально. Да-да, писали черным по белому, мол, бедняга был чертовым зданием, которое использовали для крайне темной магии, и теперь Мельничка страдает. Но мы его перевоспитаем и обязательно научим быть мельником. В крайнем случае - пекарем.
Мельница, тем временем, в очередной раз попавший в карцер, был так же далек от перевоспитания, как северный полюс от южного.
Его не понимали. Или не хотели понимать. Даже при том, что сама концепция понимания дошла до него совсем недавно, он просто знал, что они не видят, что видит он, что они не чувствуют, что чувствует он.
Мельница, едва получивший разум, успешно сходил с ума.
А ему внушали, что он просто... Плохо. Адаптируется.
Если бы он мог отвлечься, он бы задался вопросом, почему Сказочник так поступил. Зачем дал живому телу память здания, которое не могло ничего чувствовать. А теперь чувствовало. Помнило. Переживало каждую секунду.
Голодало.
Его боялись касаться - кости тронувших сразу трещали, как сухие ветки, как лед, кинутый в огонь, и тогда на краткие мгновения к Мельнице приходил покой, минутное наслаждение, привкус правильности происходящего. Он не хотел контролировать себя. Он не мог. Потребность, зов, миссия. Кто-то сказал бы - Сценарий. Но кто бы написал Сказочнику письмо с вопросом, зачем тому в городе обращающий окружающих в кучи плоти неадекват? Явно не Хранители. Эти-то уверены, что для морального роста и всеобщего блага. Какова правда?
Никто не знал.
Мельница устал буянить, устал тянуть из клетей руки, пытаясь ухватить когтистыми пальцами случайных проходящих сотрудников, и они поступили смешно - решили, что он стал спокойнее, и перевели его в комнату без окон и с вечно запертой дверью. Там большую часть времени он сидел в углу, закрыв ладонями лицо, и проживал картинки в своей голове.
Каждый день картинки все больше срастались с его человечьей памятью ощущениями, запахами, вкусами, оживали.
Вкус крови на языке. Запах костяной пыли. Касания ладоней Мастера, проверяющего на целостность смертельные жернова. Голоса учеников. Приказы. Песни. Огонь, пожирающий тело заживо. Его, Мельницы, тело. Вороньи перья вместо снега.
Невозможно объяснить, невозможно передать словами, да и нет желания, потому что желать быть понятым - типичное человеческое желание. Не Мельницы.
Все, что ему требуется - оказаться подальше от своих надзирателей.
Дальше разберется.
В этот раз его изолировали только потому, что какой-то идиот попытался схватить Мельницу за запястье. Мельница, будучи совершенно не в духе, но в совершенном угаре жатвы, даже не думал - с сухим хлопком неудачная жертва покачнулась, а после уплыла орущим месивом на пол. Мышцы, лишенные остова из костей, смешно подергивались. Мельница хохотал, как безумный, глядя на то, как чужие глаза без поддержки глазниц тонут куда-то в мозг, оплывший и растянувший кожу головы.
Почему остальным не казалось подобное зрелище забавным, он не догадывался.
Как и не мог взять в толк, почему все так переживают - то, что кости рано или поздно вернутся, чтобы быть разрушенными вновь, он уже заметил. И что никто не умирает - тоже.
С ума сошел явно не он.

Отредактировано Mill (01.07.2025 18:02:01)