Вечер. Снег падал так, будто небо решило стереть следы до того, как их кто-то успеет прочитать.

Супериор-Авеню, площадь Фэйбл-таун Паблик. Город гудел вдалеке, как плохо настроенная радиостанция — шумно, невпопад и невнятно. Полицейская лента шуршала на ветру, фары и проблесковые маячки патрульных машин окрашивали место преступления в оттенки стерильно белого, синего и красного. Те немногие полицейские, способные держать себя в узде после увиденного, а также те, кто не успел взглянуть на труп до того, как криминалисты оградили территорию, обсуждали произошедшее между собой. Фоновые шумы приглушали речь, старательно сдавленную их попытками вести себя тихо.

Остальные же возвратились к патрульным машинам, реанимобилям, или же попросту отошли от оцеплённой территории подальше, дабы подышать воздухом или опорожнить содержимое желудков.

Эта ночь подкосила многих, а главное — сами основы мироздания. Тело жертвы, лежащее посреди аллеи в маленьком парке, на территории которого даже нет ни одной лавочки, на которую можно было бы присесть, принадлежало сказке. Бессмертной сущности, неподвластной даже времени. И, всё же, оно было там. Недвижимое, изуродованное и бездыханное. Очередная жертва Антагониста.

Происшествие произошло прямиком у здания суда имени Говарда М. Метценбаума. Насмешка над властью, плевок в лицо всей полиции и органам правопорядка. Чувство, будто преступник нарочно выбрал такое место. Или же это просто совпадение, не более? Хотелось бы верить.

Место слишком людное, дабы преступление произошло незамеченным. Даже в тёмную пору суток здесь постоянно снуют люди и проезжают машины. Свидетелей у полиции было предостаточно, да вот показания никак не сходились. Со сказками всегда так, простой народ попросту не может воспринять действительность, коли дело касается сущностей, сошедших со страниц историй. Сказка не оставляет уликам шанса, она дышит кривым отражением привычного, заставляет всех видеть нечто своё, и вынуждает путаться даже во времени. Для одного убийство случилось за минуту до приезда полиции. Для другого — час назад. Для третьего — "вчера, наверное".

Ах, вот бы два основных очевидца могли озвучить свою версию событий, которая, несомненно, являлась бы правдивой. Как же жаль, что сидящий на стуле, с книгой «Прогресс и бедность» в руке, Том Л. Джонсон не был способен говорить, точно также, как и участник Гражданской войны, стоящий на высоком пьедестале и взирающий прямиком на место происшествия будто бы с укоризной. Статуи не разговаривают. Они уже давно сказали своё, и сейчас лишь стоят... и смотрят.

Для Джона, детектива сказочной полиции, это должно было быть плёвым делом. Он бы сцепил воедино все имеющиеся у него улики, опросил бы свидетелей, посетил бы интересующие его места и, рано или поздно, пришёл бы к правильному умозаключению. Но это было бы слишком просто. Эта история, к его превеликому сожалению, станет одной из тех, где его привычка полагаться на мифическую силу, делающую любые его начинания столь же лёгкими, как поход в бар, сыграет с ним злую шутку.

Полицейский кабинет для допросов.

Комната без времени. Серые стены, серее понедельника. Два стула у железного стола. Один смотрит в сторону двери, другой стоит напротив. Удобства не предусматривались: тот, кто сидит, должен чувствовать не комфорт мебели, а давление. Зеркало Гезелла, вмонтированное в одну из стен, отражало лик Марфуши, порой вглядывающейся в саму себя. Отражало, а с тем же — жрало, показывало внутренний интерьер кабинета людям по ту сторону во всей его красе.

Комната для допросов была мрачной, как и все места, куда попадали не те люди. Без лишних украшений, без каких-либо гарантий. На столе не было ничего. Во всём кабинете не было ничего, кроме мебели, зеркала, лампы, двери, и сидящей сказки. Хорошо хоть наручники на Марию не надели.

Тишина. Столь тихая, что оглушает своей громкостью. Вот бы хоть часы тикали, однако свидетеля в данном деле лишили и такой привилегии. Может, оно и к лучшему? Кто знает, вдруг этот звук тревожил бы очевидца своей монотонностью и тактичностью.

Всё, что остаётся — ждать, пока не придёт тот, кто начнёт задавать свои вопросы. Ждать и знать, что этот "кто-то" не уйдёт, пока не получит желаемое.

Точно также как многие другие сказки, в список которых входит Мария, Джон получил своё имя уже после попадания в Фэйбл-Таун. Помнится, как всю жизнь его кликали просто "Мужик", и в большей индивидуальности деревенский жилец не нуждался. Приспособился, принял своё естество, ставшее столь привычным. Имя же "Джон" до сих пор, спустя двадцать пять лет нахождения в современном городе, казалось ему чужим, заморским, навязанной надобностью. Одно хорошо: звучит оно просто, и на него Мужик откликается. Прямо как сейчас, когда коллега в очередной раз обратился к нему, напоминая о необходимости быть тактичным со свидетелем. А то он не знает об этике. Он — сама учтивость.

Густую тишину разрывает резкий гудок, что-то среднее между писком и сухим хрипом. За коротким "Бзз" последовало открытие металлической двери, впускающей внутрь помещения высокого мужчину, которому почти что приходилось наклоняться, дабы просунуться в проём. Он был одет с иголочки — классический костюм, сокрытый под влажным от снега пальто, да федора, сшитая самим Шляпником. Черты лица твёрдые, уверенные, будто профессионально вырезанные мастером-скульптором. В руках — весьма тонкая папка с бумагами, соединённая скрепкой и с торчащей фотографией изнутри. На обложке — штамп "Конфиденциально".

Дверь закрывается без участия детектива, медленно и будто бы грустно. Он не снимает с себя лишние элементы одежды, потому что не планирует задерживаться в кабинете допросов. Стул скрипит, когда Мужик отодвигает его подальше от стола и присаживается, предварительно бросив на стол бежевую папку. Шлепок был сравним с ударом молотка судьи, выносящим вердикт.

Джон опирается локтями о стол. Молчит. Всматривается своими карими глазами в лицо бедной-пребедной девчушки. Они ещё ничего не сказали друг другу, но он уже пытается уличить её во лжи. Правдив ли её лик, действительно ли Мария напугана и непричастна к убийству, свидетелем которого является, спала ли сегодня? Вопросы, вопросы.

Уставший выдох исходит из уст Хранителя, когда тот тянется к папке, дабы открыть её и показать содержимое очевидцу, с которым предстоит нелёгкий разговор. За этим жестом прячется размышление касательно того, как же следует подойти к диалогу. Изначально всё было проще простого: опросить всех свидетелей одного за другим, сопоставить улики, обратиться к психологу для возможного составления психопортрета преступника, предсказать его дальнейшие действия и, по возможности, предотвратить их. Как жаль, что из всех свидетелей были лишь простые люди. И наконец, сказка. Поможет ли она в расследовании? По внешнему виду так не скажешь.

"Мария, медсестра в поликлинике ██████. Зарегистрирована в 2002, минувших приводов нет," произносит Мужик томным, почти что бархатным голосом, вчитываясь в некоторые интересующие его записи на бумагах. После короткой паузы, он переворачивает страницу и, будто бы потеряв интерес, опирается о спинку металлического стула. "Вам уже зачитали ваши права, так что повторять я их не буду. Вы решили сотрудничать с нами, и поэтому присутствие адвоката во время допроса было решено исключить."

"Меня зовут Джон, но вы можете обращаться ко мне просто Детектив. Давайте разберёмся с этим вместе, и к концу дня мы оба вернёмся по своим домам, хорошо, Мария?"

Ложь. Частичная. Не факт, что её отпустят домой. Всё зависит от её показаний. И, даже если всё пройдёт хорошо, не факт, что она вернётся в свою обитель до полуночи. Дел у Хранителей невпроворот.